История отравлений. Власть и яды от античности до наших дней

Англичане и французы благородно признавали друг за другом прирожденное неприятие яда. При этом, разумеется, и тем и другим был свойствен столь же прирожденный порок его практического применения. Склонность того или иного народа или региона к употреблению яда весьма часто фигурировала среди «стереотипов национальной психологии». Около 1300 г. Пьетро д'Абано в трактате о ядах объявлял, что отравление пришло с Востока, с берегов Средиземного моря Он имел в виду главным образом мусульман, но также и неверного союзника – греков. Как писал один автор около 1330 г., к предательству проявляли «общую склонность все нации Востока». По мере формирования национальных государств, такой глобальный подход уточнялся. Христианские нации также обнаруживали приверженность к яду, и это заметно сказывалось на их государях и на их общении с другими правителями. «В Испании, Калабрии и Арагоне, / На Кипре и в Румынии берут, / Сильный сицилийский яд, / И кого-то внезапно сражает смерть», – писал Эсташ Дешан. Подобная топография отравлений в данном случае имела в виду не окраины христианского мира, а Средиземноморье, особенно Италию, все больше приобретавшую в это время репутацию отравительницы.

Представления об Апеннинском полуострове, особенно о Ломбардии, начиная со времен Карла VI, отразились в «Хронике монаха из монастыря Сен-Дени». Там говорилось об отравлении Галеаццо Висконти, и на этом основании делалось общее заключение о Ломбардии, как о стране, где принято использовать яд. То же самое относилось и к Венеции. В памфлете, призванном оправдать политику Людовика XII против республики, Жан Лемер де Бельж приписывал ей такие «любезности» по отношению к соседям, как предательские попытки отравления короля Кипра Жака де Лузиньяна или кардинала д'Амбуаза, главного министра французского короля. Пьер Гренгор распространял обычай отравления на всех врагов Людовика XII. Он именовал «предательскими напитками» как подносимое врагу отравленное питье, так и лживые слова. «Итальянский народ, ты большой льстец, / У тебя лживое сердце и обманчивый голос», – писал он в «Игре короля дураков». В том же сочинении французский народ обращался к итальянскому: «Каждый знает о твоих обычаях, / Яд вместо добрых угощений, / Ты подаешь, оскорбляя закон». Эта мысль жила не только в голове поэта. В 1521 г. папский нунций в Париже Лодовико Каносса жаловался, что в глазах французов каждый почивший итальянский сеньор умирает от яда. Инносент Жантийе в трактате «Анти-Макиавелли», написанном в 1576 г. перечислял заговоры, имевшие место в Италии, в которых значительную роль играло отравление. Какой упадок пережила страна с античных времен! «Римлянин проявлял постоянство при любых обстоятельствах, / Итальянец же, постоянен по отношению к яду», – говорилось в тексте 1589 г. Приписывание жителям Апеннинского полуострова склонности к отравлению носило во Франции почти легендарный характер. Валентину Висконти и Екатерину Медичи воспринимали, вероятно, как своего рода воплощения злостного обыкновения.

В стихах Дешана упоминался также и Пиренейский полуостров. Расследование, проводившееся в 1348 г. в Савойе, показало, что предназначенные для умерщвления христиан порошки, производились в Толедо, столице магии. Однако поэт, по-видимому, подразумевал происки Карла Злого, хотя и не говорил прямо о короле Наварры. В XVI в. отравления приписывали испанским монархам, и это питало репутацию страны. И все же Испании в этом смысле было далеко до Италии.

И тем более подобные обвинения обычно не выдвигались против Англии. Хотя и тут бывало, что конфликтные отношения с Францией порождали англофобию. В 1300 г. в одном стихотворении англичан сравнивали со скорпионами. И все же обвинения в отравлении всегда оказывались маргинальными, за исключением нескольких дел в 1348 и 1390 гг. Даже когда в 1400 г. утверждалось, что французские легаты отравлены в Лондоне, враждебная Англии пропаганда не упрекала эту страну в употреблении яда против Франции. В 1458 г., во время процесса герцога Алансонского, обвиненного в тайном сговоре с Англией, строившиеся им планы отравления не связывались с заказом из-за Ла-Манша. У англичан была репутация трусов, однако их не обвиняли в предпочтении яда военным схваткам. А неуважение к монархам, в результате которого, как писали во Франции около 1420 г., в Англии убили больше двадцати королей, объяснялось сильной склонностью к неповиновению, а не подлостью.