История отравлений. Власть и яды от античности до наших дней

В начале республиканских времен отравления в Риме случались. Однако никаких свидетельств, что они становились оружием в политической борьбе, не существует. В «Законах двенадцати таблиц», принятых в 450 г. до н. э., упоминалось преступление veneficium. Так же как в еврейском и греческом мире, законодательство принимало во внимание реальность. Законы эти сохранились лишь фрагментарно, их восстанавливали по более поздним юридическим источникам. Считается, что меры против venefici – отравителей

– содержались в Таблице VIII (впрочем, деление это позднее и искусственное). Поскольку слово veneficium

означало одновременно колдовство и отравление

она открывалась статьей о заклинателях. Впоследствии подобное сближение двух обвинений в юридической практике уголовного преследования утвердилось надолго. Оно присуще византийским кодексам Феодосия II и Юстиниана, прошло через средневековое гражданское и каноническое право вплоть до законодательства времен Людовика XIV. В самом деле, еще в 1682 г. королевский эдикт объединял в одну криминальную категорию отравителей и тех, кто наводил порчу. Данное сближение усугубляло вину, ибо соотносило veneficium с магией, незаконными искусствами. Применение их людьми, стоявшими у власти, воспринималось как скандал уже в языческом мире, и тем большее омерзение оно должно было вызывать после торжества христианства.

Можно сказать, что законодательство середины V в. до н. э. рассматривало отравления, совершавшиеся главным образом в домашнем кругу или, как в Афинах, в рамках медицинской практики. Первое крупное дело имело место в 331 г. до н. э. в консульство Гая Валерия и Марка Клавдия Марцелла. На него обратил внимание Тит Ливии, подчеркивавший, что римский суд впервые рассматривал дело о veneficium.

Знаменитый историограф писал, правда, три века спустя, и мог, следовательно, трактовать сюжет не вполне точно. Нужно понимать, что подобное преступление совершалось и наказывалось и раньше, но в частной сфере. Юридического определения его не существовало. На этот раз история, касавшаяся отравления, вышла в публичное пространство. Так случилось не потому, что она касалась политической верхушки, хотя среди погибших были высокопоставленные лица. Дело поразило Рим масштабностью нарушения общественного спокойствия. Число жертв и число виновных оказалось очень велико; было вынесено сто семьдесят приговоров. Определение veneficium с его двойным смыслом выдвигалось в качестве причины множества смертей, количество которых можно объяснить только эпидемией. В такой ситуации нередко всплывает подобное объяснение. Оно выражает наличие социальной напряженности и потребности найти ответственных, наказав которых общество надеется очиститься и спастись. В данном случае следствие проводилось сначала в среде рабов, однако некая служанка придала ему другое направление. Она показала на знатных матрон, интересовавшихся скорее магией, чем отравлениями. По меньшей мере, две из них, Корнелия и Сергия, принадлежали к патрицианским родам и, следовательно, были связаны с политическими кругами, в те времена, разумеется, исключительно мужскими. Последовал каскад разоблачений и, наконец, душераздирающий исход: около двадцати матрон заставили публично выпить смертельный яд, который они пытались выдать за целебное снадобье, возможно призванное противостоять распространению эпидемии. Не исключено, впрочем, что применили какой-то судебный ритуал, смысл которого впоследствии оказался утерянным. В таком случае вину матрон определил «божий суд». Очень может быть, что увеличение смертности отнюдь не было связано с ядом. Тем не менее дело позволило выявить наличие практик, воспринимавшихся как опасные для благополучия и здоровья общества. Женщины совершали действия, считавшиеся у римлян незаконными.

Происшедшие события можно назвать политическими в том смысле, что реакция государства на угрозу нарушения общественного порядка в момент всеобщего несчастья оказалась мощной и публичной. Непосредственной опасности для власти матроны не представляли, хотя в историографии и высказывалась идея, что они стремились добиться равенства гражданских прав. Однако воспринималось ли это дело как свидетельство утраты республиканских добродетелей? Тит Ливии оценивал «виновных» скорее как одержимых, чем как преступниц. В целях избавления общества был совершен очистительный ритуал забивания гвоздя. Так или иначе, в рассказе Тита Ливия мы видим модель, по образцу которой трактовались дела начала II в. до н. э.