История папства

11 апреля 1310 года состоялось открытие публичного заседания суда над орденом, где было объявлено, что всякий обвиняемый, кто попытается отказаться от сделанного ранее признания, будет сожжен на костре; 12 мая пятьдесят четыре рыцаря подверглись этой участи, а через две недели за ними последовало еще девять. В целом это грязное дело продолжалось еще четыре года. Король и папа продолжали советоваться — очевидный знак сомнений, от которых невозможно было отмахнуться, — и обсуждали, как распорядиться громадным богатством ордена. Тем временем Жак де Моле, пока не была решена его судьба, томился в темнице. Только 14 марта[159]

власти вывели его на эшафот перед собором Парижской Богоматери, чтобы он в последний раз повторил свое признание.

Однако им пришлось пожалеть об этом шаге. Нельзя сказать, что Жак де Моле, будучи магистром ордена, отличился чем-то особенным за прошедшие семь лет. Он покаялся, отрекся и вновь покаялся; он не проявил героизма и даже выказал мало качеств, подобающих лидеру. Но теперь он, старик, которому перевалило за семьдесят, приготовился предстать перед Господом; более ему нечего было терять. И вот, поддерживаемый своим другом Жоффруа де Шарне, он произнес громко и отчетливо: «Господь свидетель, я и мой орден совершенно невиновны и не делали того, в чем нас обвиняют». Тут же королевские маршалы поспешно увезли его и Шарне, а к Филиппу отправили гонцов. Король не стал более медлить с исполнением своего решения. В тот же вечер двух старых рыцарей доставили на маленький остров на Сене, где были приготовлены дрова для костра.

Впоследствии ходили слухи, что перед смертью де Моле призвал папу Климента и короля Филиппа явиться на суд к Богу до истечения года. От внимания людей не укрылось, что папа скончался, прожив чуть больше месяца, а король погиб в результате несчастного случая на охоте во второй половине ноября. Де Моле и де Шарне мужественно взошли на костер и достойно встретили смерть. Когда настала ночь, монахи из обители августинцев с другого берега реки пришли, чтобы собрать их кости, которые затем почитались как останки святых мучеников.

Истинно великий папа — такой, как Григорий VII или Иннокентий III, — мог и должен был спасти тамплиеров. Увы, Клименту было далеко до них. Его малодушное подчинение Филиппу в этот наиболее позорный период в истории правления короля осталось несмываемым пятном на памяти о нем. Лишь в одном отношении он продемонстрировал склонность к самостоятельности: Филиппу, затеявшему все это дело исключительно ради того, чтобы прибрать к рукам деньги тамплиеров, пришлась явно не по вкусу папская булла от 3 мая 1312 года, согласно которой все имущество ордена (за исключением королевств Арагона, Кастилии, Португалии и Майорки, в отношении коих он отложил решение) должно было быть передано их братьям, госпитальерам, и теперь последние неожиданно стали богаче, чем даже могли мечтать. Однако король скончался раньше, нежели решение папы вступило в силу

В течение всего того времени, что длилось следствие по делу тамплиеров, здоровье папы неуклонно ухудшалось. Конец наступил в замке Рокмор на Роне 20 апреля 1314 года. Климента V вспоминают сегодня прежде всего как первого из авиньонских пап. Однако важно учитывать, что не принималось официального решения о переносе папской столицы. Сам Климент никогда не отказывался от идеи возвратиться в Рим. Он всего лишь раз за разом откладывал переезд, чему не приходится удивляться. В Северной и Центральной Италии было неспокойнее, чем обычно. По всей Ломбардии и Тоскане гвельфы и гибеллины вели ожесточенную борьбу, то же касалось партий Колонна и Орсини. Когда принц Генрих Люксембургский прибыл в Рим в 1312 году для коронации в качестве императора Генриха VII, ему пришлось силой прорываться в город. (Церемонию проводили три кардинала посреди руин Латеранского собора, большая часть которого оказалась разрушена пожаром за пять лет до этого.) Мало что побуждало пересечь Альпы, и папа, уже смертельно больной, предпочел умереть у себя на родине.

* * *