История папства

Однако он отнюдь не жаждал стать папой, что неудивительно. Зачем ему менять покой и уют любимого монастыря на тот кошмар, который являл собою папский Рим? Кардиналам потребовался примерно год, чтобы уговорить его, — немногие понтифики принимали свой сан с такой неохотой. И прошло совсем немного времени, чтобы стало ясно, насколько он был прав. Уже через четыре дня после его избрания под именем Виктора III (1086-1087) в мае 1086 года, еще до его рукоположения, в городе вспыхнули серьезные волнения, и ему пришлось покинуть Рим. Он сложил папские инсигнии, уехал в Монтекассино и вернулся к прежним обязанностям. Однако его ненадолго оставили в покое. Десять месяцев спустя в должности папского викария, которую занимал и прежде, он собрал синод в Капуе; и здесь его вновь убедили принять сан понтифика, коим уже избрали. Норманнские войска вновь проложили путь в Рим, откуда новый антипапа вынужден был бежать. И 9 мая 1087 года Виктора наконец ввели в сан в храме Святого Петра. На сей раз он пробыл в Риме неделю, прежде чем вновь вернуться в свой монастырь, а в середине июня ему пришлось провести в Святом городе уже целый месяц. И этого оказалось достаточно. В конце июля Виктор опять возвратился в Монтекассино, а в середине сентября скончался.

Его преемник Урбан II (1088-1099) оказался человеком совершенно иного склада. Одо из Лажери — видный собой, образованный аристократ из Шампани, поборник реформ был приором Клюнийского монастыря до той поры, когда отправился на юг, чтобы принять чрезвычайно важную епископию Остии. Он являлся убежденным сторонником верховенства папы — так, как это виделось Григорию, но, в отличие от последнего, ему была присуща и дипломатическая тонкость, которой ни в малейшей степени не обладал Григорий. Поскольку Рим вновь оказался в руках антипапы Климента и сторонников империи, избрание и инаугурацию Урбана провели в Террачине, и он прекрасно знал, что потребуется помощь норманнов, если он хочет укрепиться в Ватикане. Только после того, как Урбан лично нанес визит графу Рожеру — младшему брату Гвискара, которому было поручено управление Сицилией, — и тот организовал вооруженную экспедицию, благодаря чему папа в ноябре 1088 года и вступил в город, хотя даже теперь он обосновался на маленьком острове на Тибре. Следующей осенью он отправился в изгнание. Не раньше чем на Пасху 1094 года и только с помощью крупномасштабного подкупа он смог возвратиться в Латеранский дворец и через шесть месяцев после своей инаугурации занять принадлежавший ему по праву престол.

Через несколько месяцев Урбан отправил посольство в Константинополь. Со времени принятия сана понтифика он упорно трудился над тем, чтобы наладить отношения с Византией — конечной целью являлось объединение церквей, — и император Алексей Комнин с благодарностью поспешил дать ответ. Когда же папские легаты доставили Алексею предложение отправить представителей на большой собор римской церкви, который планировалось провести в Пьяченце в следующем марте, император немедленно принял его. Основная часть вопросов, которые предполагалось обсудить на нем, должна была касаться внутренних проблем (симония, браки священников, супружеская измена французского короля Филиппа I и другие), однако на соборе могла также представиться возможность обратиться к Западу за помощью против турок. Они вторглись на территорию империи четверть века назад, разгромили византийскую армию под предводительством Романа IV[105] и опустошили практически всю Анатолию за исключением немногих районов на побережье. Алексей считал их изгнание осуществимым делом, но лишь с помощью крупномасштабной военной кампании. И в Пьяченце можно было завести разговор об этом.

Византийские представители прекрасно выполнили свою работу. Они благоразумно старались говорить не столько о цене, которую пришлось бы заплатить за поддержку (хотя можно полагать, что этот вопрос поднимался), сколько о религиозных аспектах своего обращения: бедствия христианских общин на Востоке, погружение Малой Азии в море ислама, присутствие армий неверных у самых ворот Константинополя — такова та ужасная угроза, картину которой они нарисовали и которая, по их словам, нависла не только над Восточной империей, но и над всем христианским миром. Это произвело на участников собора впечатление, а больше всего, видимо, на самого Урбана. Из Пьяченцы он отправился на родину, во Францию, и в дороге в его уме сложился план куда более амбициозный, чем предлагал сам Алексей: не больше и не меньше как священная война, в ходе которой объединенные силы христианской Европы выступят против сарацин.