Выше уже говорилось, что вопрос о происхождении частной собственности, классов и государства составляет главный мировоззренческий вопрос первобытной истории. В буржуазной науке еще имеются сторонники теории «естественного» происхождения этих институтов классового общества, якобы свойственных самой человеческой природе. Они усматривают частную собственность в личной собственности членов родовой общины на ручные орудия, предметы одежды, украшения, а государственную власть — в органах родового самоуправления или же в соответствии с патриархальной теорией — во власти главы семейства. Таким образом, эта теория противостоит марксистскому положению о том, что частная собственность, классы и государство зародились лишь в распаде первобытного общества и, следовательно, имеют исторически обусловленный, ограниченный во времени характер. Все еще распространена также так называемая теория насилия, создатели и сторонники которой (австрийский историк права Гумплович, Каутский, Кунов, Р. Люксембург, а из современных зарубежных исследователей Линтон, Бэрнес и др.) считают, что классы и государство возникли из завоевания одного племени другим, составившим господствующий класс и создавшим для закрепления своего господства органы государственной власти. Эта теория также неверна, так как в основе процесса становления классов и государства лежали, прежде всего, внутренние социально-экономические факторы, а такие внешние факторы, как завоевания, могли лишь ускорить этот процесс.
В последнее время получили распространение также и более изощренные теории переосмысления процессов становления классов и государства. Как мы увидим дальше, многие ранние формы эксплуатации постепенно вырастали из обычаев и порядков, свойственных первобытнообщинному строю, долгое время сохраняли обличье общинно-родовых институтов, казались взаимовыгодными обеим сторонам и в какой-то мере действительно были таковыми. Общественно полезными казались, а в определенной мере и были также предполитические институты, которые развивались для нужд перераспределения продукта. Такова основа, на которой выросла концепция «взаимной эксплуатации». В ней есть свое рациональное зерно, но зерно уродливо гипертрофированное. Одно дело — видеть диалектически противоречивый механизм генезиса эксплуатации и отделенной от народа власти и совсем другое — трактовать уже достаточно отчетливые отношения эксплуатации как взаимовыгодные. Идя этим путем, можно найти взаимность эксплуатации и в феодализме (феодал защищает крестьянина), и в рабовладении или капитализме (и рабовладелец, и капиталист организуют трудовой процесс). По существу, теория «взаимной эксплуатации» призвана снять проблему классовых противоречий в антагонистическом, в том числе и в современном капиталистическом обществе.
Рост производительности труда способствовал индивидуализации производства и появлению прибавочного продукта, что давало возможность присвоения одним человеком излишков, произведенных другим человеком. В то же время возросшая производительность и общественное разделение труда делали возможным производство продуктов специально для обмена, товарное производство, создавали практику регулярного обмена и отчуждения. Так стала зарождаться свободно отчуждаемая частная собственность, которая отличалась от личной собственности эпохи классического родового строя, прежде всего, тем, что открывала дорогу отношениям эксплуатации. «В основании ее, — писал В.И. Ленин, — лежит зарождающаяся уже специализация общественного труда и отчуждение продуктов на рынке. Пока, например, все члены первобытной индийской общины вырабатывали сообща все необходимые для них продукты, — невозможна была и частная собственность. Когда же в общину проникло разделение труда и члены ее стали каждый в одиночку заниматься производством одного какого-нибудь продукта и продавать его на рынке, тогда выражением этой материальной обособленности товаропроизводителей явился институт частной собственности»[97]
.Начало частной собственности было положено накоплением отдельными семьями излишков продукции в виде богатств. Ими становились некоторые пищевые продукты и ремесленные изделия, металлы, производственный инвентарь и оружие, а у народов, знавших скотоводство, — прежде всего, скот. К наиболее ранним видам частной собственности принадлежали и рабы, речь о которых будет идти ниже. Естественно, что те, кто имел излишки, стремился накапливать их не только в натуральной форме, но и в превращенной форме сокровищ, общепринятых эквивалентов, предметных денег.
Этнографические данные свидетельствуют, что накопление богатств происходило, прежде всего, в семьях родо-племенных главарей и вождей. Это и понятно: именно они были хранителями и распорядителями тех ценностей, которые первоначально принадлежали еще всей общине. Так, у северо-западных индейцев квакиютль родовые сокровища — медные пластины — считались неотчуждаемой собственностью рода, но фактически были передаваемой по наследству собственностью вождя.