Разработанная Г. Гегелем глобально-стадиальная концепция истории была усвоена целым рядом французских философов и историков: Виктором Кузеном (1792-1867), Жюлем Мишле (1798-1874) и Пьером Симоном Балланшем (1776-1847). В работе последнего «Опыты социальной полигенезии» (1827) важной категорией является впервые введенное им еще в труде «Старик и юноша» (1820) понятие отдельной, конкретной цивилизации. Эти локальные цивилизации выступают у него как стадии некоего идеального, общего для всех народов исторического развития. Смена цивилизаций происходит болезненно. Отжившие цивилизации погибают. Но из огня социальных катастроф, из пепла старых форм человечество, как птица Феникс, возрождается к новой жизни. Впрочем, старые цивилизации не обязательно гибнут. Одни народы идут дальше, другие остаются на ранних стадиях. Цивилизации, уже пройденные европейскими народами, все еще сохраняются в Азии.
Но философы и историки ограничивались самыми общими положениями об общественном строе стран Востока. Более конкретно подошли к этому некоторые из экономистов. Политическая экономия возникла как наука о капиталистических социально-экономических отношениях. Исследованиями иных социально-экономических отношений подавляющее большинство экономистов никогда не занималось, а многие из них и до наших дней отрицают существование таковых или, по меньшей мере, объявляют капиталистические отношения естественными, а все прочие — неестественными.
Одним из редчайших исключений был замечательный английский экономист Ричард Джонс (1790-1853). Он первым по-настоящему занялся изучением докапиталистических антагонистических экономических систем. Ему принадлежит несколько работ, из которых прежде всего следует отметить «Опыт о распределении богатства и об источниках налогов» (1831), «Вводная лекция по политической экономии» (1833), «Лекции о труде и капитале» (ок. 1833), «Политическая экономия народов» (1852).
Р. Джонс исходит из того, что политическая экономия есть наука, изучающая законы производства и распределения общественного богатства. Установив, что в разные эпохи и в разных странах общественное богатство (т.е. общественный продукт) создается и распределяется по-разному, он вводит понятие об особых, специфических формах производства и распределения общественного богатства. Для обозначения этих особых форм общественного производства Р. Джонс использует словосочетания «способ производства и распределения», «способ распределения» и «способ производства».
Способ производства и распределения, понимаемый как система экономических отношений, образует экономический строй, экономическую структуру, экономическую организацию, скелет общества, который определяет все прочие существующие в нем социальные отношения и различные проявления его духовной жизни. Поэтому существуют различные формы общества.
У Р. Джонса много говорится о развитии производства. Способы производства и распределения выступают у него как ступени экономического развития. В историческом развитии человечества происходит смена способов производства и распределения богатства. Он говорит также о стадиях развития производительных сил. Но сколько-нибудь четкое представление об отношениях между системой экономических связей и производительными силами общества у него отсутствует. Он лишь в самом общем виде говорит о влиянии способов распределения общественного богатства на производительные силы, а также на политический и моральный характер народов. Ничего определенного не может он сказать об источниках развития производства.
Но для него несомненно, что развитие производства и преобразования в экономической структуре общества приводят к изменениям во всем обществе. То, что экономическая структура общества определяет все его основные особенности, у Р. Джонса не вызывает никакого сомнения. Отсюда он делает очень важный вывод: «Только точное познание этой структуры может дать нам ключ к пониманию минувших судеб различных народов мира, вскрывая их экономическую анатомию и показывая таким образом наиболее глубокие источники их силы, элементы их учреждений и причины их обычаев и характера... Нет ни одного периода древней или новой истории, на который обстоятельное знание различий и изменений в экономической структуре наций не проливало бы ясного и постоянного света. Именно такого рода знание должно научить нас понимать тайные чудеса Древнего Египта, могущество его монархов, великолепие его памятников; военную силу, с которой Греция отбивала легко возобновляемые мириады войск великого царя; юную мощь и длительную слабость Рима; преходящую силу феодальных государств; более постоянную мощь современных наций Европы...»[18]