История последних политических переворотов в государстве Великого Могола

Когда крики и весь этот содом на время прекратились, я подошел к ним и, обратившись к женщине, тихо сказал ей, что пришел сюда по желанию Данешменд-хана, что он назначил пенсию в два экю в месяц каждому из ее обоих сыновей, но при условии, чтобы она отказалась от самосожжения и могла заняться уходом за ними и их воспитанием. Я сказал также, что на худой конец мы имеем возможность не допустить ее самосожжения, если она будет упорствовать, и можем наказать тех, кто поощряет ее и толкает на такой бессмысленный шаг, особенно когда все родные недовольны этим решением. Она не будет считаться совершившей бесстыдное деяние, как бездетные вдовы, у которых не хватает смелости сжечь себя после смерти супруга. Я несколько раз повторил эти доводы, но не получил никакого ответа. Наконец, высокомерно взглянув на меня, она сказала: «Хорошо, если мне не дают сжечь себя, то я разобью себе голову о стену». «Какой дьявольский дух вселился в тебя!» — сказал я про себя. «Пускай так, — ответил я с нескрываемым раздражением, — но сначала возьми своих детей, несчастная, задуши и сожги их вместе с собой; в противном случае им придется умереть с голоду, потому что я сейчас же вернусь к Данешменд-хану и скажу, чтобы он отменил пенсию». Эти слова, произнесенные громко и самым угрожающим тоном, на какой я был только способен, произвели желательное впечатление на женщину и всех присутствующих. Не произнося ни слова, она вдруг опустила голову на колени, и большая часть старух и брахманов юркнула в ворота и покинула помещение. Тогда родственники, пришедшие со мной, вступили с ней в переговоры. Я решил, что мое дело сделано, сел на лошадь и вернулся к себе домой, будучи убежден, что родственники сделают остальное. Вечером, когда я направился к Данешменд-хану, чтобы доложить ему, что я сделал, я встретил ее родственников, которые поблагодарили меня и сказали, что тело сожжено и что они наконец уговорили вдову не налагать на себя рук.

Что касается женщин, которые действительно сжигали себя, то я столько раз присутствовал при этом отвратительном зрелище, что уже почти не могу выносить его, мне страшно даже о нем подумать. Но все-таки я попытаюсь рассказать о некоторых случаях, только не уверен, что мне удастся дать Вам надлежащее представление о твердости духа и решимости, с которыми эти маленькие женщины решаются на такую ужасную трагедию. Этого нельзя себе представить, пока не увидишь собственными глазами.

Однажды, когда я проезжал из Ахмадабада в Агру через владения тамошних раджей и караван остановился в небольшом местечке под тенью дерева, чтобы выждать до вечера, пока не спадет жара и можно будет двинуться дальше, нам сообщили, что какая-то вдова собирается как раз сейчас сжечь себя вместе с телом своего мужа. Я немедленно поспешил туда, и, когда подошел к самому краю большого, почти высохшего бассейна, где должно было совершиться это действие, я увидел на дне его глубокую яму, заполненную дровами. На них лежало тело умершего мужчины, и там же сидела женщина, которая издали показалась мне довольно красивой. Четверо или пятеро брахманов зажигали огонь со всех сторон, пять женщин среднего возраста, довольно хорошо одетых, держали друг друга за руки, пели и танцевали вокруг ямы. Тут же присутствовало много зрителей обоего пола.

Костер, который был облит большим количеством масла, вскоре запылал, и я увидел, как огонь стал лизать одежду женщины, тоже пропитанную пахучим маслом, смешанным с порошком сандалового дерева и шафраном. Но я не мог заметить ни малейшего следа страдания или хотя бы тревоги у этой женщины. Мне сказали, что она настойчиво произносила слова «пять» и «два», что означало, что она уже в пятый раз сжигается с тем же супругом и нужно еще только две подобных жертвы, для того чтобы она согласно учению о переселении душ достигла совершенства. Можно было думать, что на нее в момент смерти снизошло какое-то воспоминание или пророческий дух. Но это было только началом адской трагедии. Я полагал, что пение и танцы пяти женщин были простой, ничего не значащей церемонией, и весьма удивился, увидев, что, когда пламя зажгло платье одной из женщин, она тотчас же бросилась в костер. Этому примеру последовала другая женщина, когда пламя охватило ее. Мое удивление еще усилилось, когда три оставшиеся женщины взялись за руки и продолжали танцевать с полным спокойствием, а потом они тоже, одна за другой, бросились в огонь.

Меня раздражало, что я не мог понять, что это значит. Но вскоре мне объяснили, что эти пять женщин были рабынями и, видя глубокое горе своей хозяйки по поводу болезни супруга, которому она обещала, что не переживет его, а сожжет себя, они прониклись к ней таким сочувствием, такой нежностью, что дали слово последовать ее решению и сжечь себя вместе с ней.