История последних политических переворотов в государстве Великого Могола

индийцы желают, чтобы разум человека никогда не мог стремиться к серьезности и чтобы он всегда оставался детским в том отношении, что для того, чтобы вытянуть из него что-нибудь, о его развлечении надо заботиться почти так же, как и о его применении; это могло бы иметь место с точки зрения всех этих азиатов. Но, согласно великим вещам, которые я слышу всюду во Франции от ее Монарха, от Ганга и Инда, от Тигра и Евфрата и до Сены, я с трудом могу вообразить себе, чтобы это было общей максимой; по крайней мере, я не побоюсь представить ему эту историю, поскольку мне кажется, что она будет способна дать несколько часов развлечения королю, который мог бы иногда позволить себе расслабиться, отвлекшись от серьезных занятий — не только потому, что трагедия, которую я здесь представил, — столь недавняя для одного из величайших театров мира, но потому, что она представляет все разнообразие множества мощных и необычайных крушений, которые коснулись одного из самых знаменитых царских семейств Азии.

При всем том я ничуть не сомневаюсь в том, что стиль не будет слишком суровым, а речь будет, быть может, не слишком упорядоченной; надеюсь, однако, что Его Величество занимается не только предметами, которые он считает относящимися к делам чрезвычайным, и что за то продолжительное время, в течение которого я был странником в мире или посланником при одном из иностранных дворов, мой язык стал наполовину варварским; впрочем, коль скоро я не полагаю для себя возможным зайти так далеко, чтобы предстать перед Его Величеством с пустыми руками, полагаю нижеследующим представить в некотором роде сказание о моей жизни за все те годы, которые я провел за пределами Королевства, ибо как бы я ни был далек от него, я всегда помнил, что у меня есть Государь, коему в качестве повествователя я остаюсь

Его Величества

Смиреннейшим и всепокорнейшим подданным и слугою

Ф. Бернье

К ЧИТАТЕЛЮ

Я намеренно не буду говорить о нравах и обычаях, духе и интересах моголов и индийцев; я постараюсь лишь познакомить с делами и событиями, во-первых, описывая гражданскую войну и перевороты, в которые были втянуты все важнейшие персоны государства, прилагая к тому же карту стран, дабы позволить лучше понять то, о чем говорю, отнюдь при этом не претендуя на то, чтобы обращаться к ним [этим событиям] для уточнения, но всего лишь для того, чтобы описать их не хуже, чем предшественники; во-вторых, сообщая нечто о наиболее значительных вещах, кои произошли со времени окончания войны до моего отъезда; в-третьих, при помощи писем, которые мне кажутся необходимыми для моих целей, если мне выпадет счастье иметь успех, это придаст мне смелости выпустить в свет мои письма о путешествиях и передать из Персии краткий очерк истории самых древних и наиболее значительных владык Кашмира, которые действовали по приказам императора Джахангира, сына того великого Акбара, который сумел ловко овладеть этим царством.

ИСТОРИЯ ПОСЛЕДНИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПОТРЯСЕНИЙ В ГОСУДАРСТВЕ ВЕЛИКОГО МОГОЛА

Желание увидеть свет побудило меня отправиться в Палестину и Египет, но не позволило остановиться на этом; у меня возникло намерение ознакомиться с Красным морем с одного конца его до другого. Я выехал из большого города Каира, где я прожил более года, и в 32 часа караванного пути добрался до Суэца, где сел на галеру, доставившую меня через 17 дней в порт Джидду на расстоянии полудня пути от Мекки. Тут мне пришлось против ожидания и вопреки обещанию, данному мне беем Красного моря, высадиться на эту якобы священную землю Магомета, куда не смеет ступить нога христианина, если он не раб. В Джидде я пробыл 34 дня, после чего сел на небольшое судно, которое через две недели доставило меня вдоль берегов Счастливой Аравии[89]

в Моху (Моку), вблизи Баб-эль-Мандебского пролива. Оттуда я собирался проехать на остров Массауа (Массову) и в Аркико, чтобы затем добраться до Гондэра, столицы страны Хабеш, или Королевства Эфиопии. Однако я узнал, что, с тех пор как вследствие интриг царицы-матери все португальцы там были перебиты или изгнаны вместе с иезуитом-патриархом, привезенным ими из Гоа, для католиков там стало небезопасно; один бедный капуцин даже лишился головы в Суакине (Суакене) за то, что хотел проникнуть в страну. Правда, выдавая себя за грека или армянина, я рисковал меньше, и, если бы царь нашел, что я смогу ему быть в чем-либо полезен, он дал бы мне землю для обработки при помощи рабов, которых я мог купить, если бы имел деньги. Но при этом меня неизбежно принудили бы жениться, как недавно заставили это сделать одно духовное лицо, проникшее туда под видом греческого врача, и уже потом никогда не позволили бы покинуть страну.