История последних политических переворотов в государстве Великого Могола

Большая ошибка Шах-Джахана заключается именно в том, что после битвы и бегства Дары он не вышел из крепости; однако я встречал лиц, утверждавших, будто Шах-Джахан поступил очень благоразумно; этот вопрос оживленно обсуждался среди политиков, и было немало доводов в пользу этого мнения. Так, например, говорили: странно, что почти никогда не судят о событиях иначе, как по их исходу; нередко самые нелепые предприятия кончаются удачно, а потому всеми одобряются; если бы Шах-Джахану удался его план, он был бы признан самым благоразумным и ловким человеком на свете; но так как он попал в плен, то он оказался добрым стариком, доверившимся руководству Бегум, женщины, ослепленной страстью и вообразившей в своем тщеславии, что Аурангзеб придет повидаться с ней, что птичка сама сядет в клетку или что по крайней мере Аурангзеб никогда не решится на попытку завладеть крепостью, да и не в состоянии будет это сделать. Эти же лица упорно утверждали, что самая большая ошибка, которую только мог сделать Султан-Махмуд, состояла в том, что он не сумел воспользоваться случаем обеспечить себе корону при помощи поступка как нельзя более благородного и редкого: дать свободу своему деду, Шах-Джахану, став благодаря этому по праву и по справедливости как бы верховным арбитром, вместо того чтобы отправиться в дальнейшем умирать в Гвалияр. Как бы то ни было, Султан-Махмуд (боялся ли он, что Шах-Джахан его обманет и его самого задержит внутри крепости, или не посмел обмануть доверие отца своего Аурангзеба) не захотел и слышать обо всем этом. Он отказался войти в покои государя, очень холодно отвечая, что не имеет приказания от отца идти к Шах-Джахану, но должен вернуться не иначе, как с ключами от всех ворот крепости, для того чтобы отец мог прибыть в полной безопасности и поцеловать ноги его величества. Прошло около двух дней; Шах-Джахан все еще не мог решиться дать ключи; в течение этого времени Султан-Махмуд упорно оставался в крепости, настороже день и ночь со всеми своими людьми, пока наконец Шах-Джахан, увидев, что все его люди, приставленные к охране малой двери, постепенно разбегаются и не на кого больше положиться, отдал ему ключи, приказав передать Аурангзебу, чтобы он пришел к нему теперь, если он только благоразумен, и что он хочет сообщить ему весьма важные вещи. Однако, как он сам мог понять, Аурангзеб был слишком ловкий человек, чтобы сделать такую грубую ошибку. Наоборот, вместо этого он тотчас назначил своего евнуха Этбар-хана комендантом крепости; этот немедленно запер Шах-Джахана с Бегум-Сахеб и всеми ее женщинами в самых отдаленных покоях и заделал несколько дверей, для того чтобы он не мог ни говорить, ни писать кому-либо и даже выйти из своей комнаты без позволения.

Тем временем Аурангзеб написал Шах-Джахану письмо, показав его всем, прежде чем запечатать. В письме он между прочим довольно сухо сообщал, будто ему из достоверных источников известно, что, несмотря на все великие заверения Шах-Джахана об уважении к нему, Аурангзебу, и чувстве презрения к Даре, он все же послал Даре двух слонов, навьюченных золотыми рупиями, чтобы помочь ему оправиться и возобновить войну; таким образом, правильнее будет сказать, что его лишил свободы Дара, а не он, Аурангзеб, что он должен быть недоволен Дарой, который является виновником всех его несчастий; если бы не Дара, то он, Аурангзеб, в первый же день явился бы к нему и выполнил все обязанности, которые отец вправе ожидать от почтительного сына, что, впрочем, он умоляет его о прощении и просит потерпеть; как только он лишит Дару возможности осуществить свои злокозненные планы, он сам немедленно придет открыть двери покоев. Мне пришлось слышать по поводу этой записки, что действительно Шах-Джахан в ту же ночь, как уехал Дара, послал ему этих слонов, нагруженных золотыми рупиями, и что Раушенара-Бегум нашла способ известить об этом Аурангзеба, так же как она его предупредила о западне с татарскими женщинами, и что Аурангзеб даже перехватил несколько писем Шах-Джахана к Даре.

Другие же уверяли меня, будто все это неправда, письмо же, которое Аурангзеб всем показывал, было лишь средством пустить пыль в глаза народу и попыткой кое-как оправдаться в столь странных поступках, свалив вину за них на Шах-Джахана и Дару, словно это они принудили его поступить таким образом. Это все такие дела, которые очень затруднительно выяснить до конца. Как бы то ни было, как только увидели, что Шах-Джахан заперт, почти всем эмирам пришлось отправиться на поклон к Аурангзебу и Мурад-Бахшу, и, что почти невероятно, не оказалось ни одного, который имел бы мужество удержаться от этого или предпринять что-либо в пользу своего государя, в пользу того, кто сделал их тем, чем они были, кто извлек их из грязи, быть может, даже из рабства, как это часто бывает при этом дворе, чтобы возвести их на вершину богатств и почестей. Правда, некоторые из них, как например Данешменд-хан и другие, не примкнули ни к одной из партий, но все прочие перешли на сторону Аурангзеба.