Послы не упускали случая говорить больше, чем нужно, о величии их короля и мощи его армии, но Могол не очень с этим соглашался, а в их отсутствие отзывался об этой армии, которую он два раза видел в походе с королем во главе, как о самой жалкой в мире. Они нам рассказывали еще о разных особенностях страны, которые я записал в свои мемуары; я когда-нибудь постараюсь их привести в порядок; теперь же сообщу три или четыре факта, которые узнал от Мюрата; я нахожу их совершенно поразительными для христианского королевства. Он мне говорил, что в Эфиопии едва ли найдется мужчина, у которого, кроме законной жены, не было бы еще несколько других, и сам признался, что их у него две, не считая той, которую он оставил в Алеппо; что эфиопские женщины не прячутся, как в Индии магометанки и даже язычницы, что женщины из простого народа, девицы или замужние, рабыни или свободные, часто днем и ночью находятся вместе в одной и той же комнате, без всяких проявлений ревности, как в других странах, что жены вельмож весьма мало прячутся, входя в дом простого кавалера, который известен им как человек предприимчивый. Если бы я отправился в Эфиопию, меня прежде всего принудили бы жениться, как несколько лет назад заставили это сделать одного европейца, выдававшего себя за греческого врача, хотя он был духовным лицом; на дочери его сам рассказчик предполагал женить одного из своих сыновей.
Старик лет восьмидесяти представил однажды королю двадцать четыре сына, всех уже способных по возрасту носить оружие. Король спросил его, нет ли у него еще детей, и, услыхав, что есть еще только несколько дочерей, грубо прогнал его, сказав: «Ступай, ступай, старый теленок, ты должен был бы стыдиться, имея так мало детей в твоем возрасте; разве не хватает женщин в моем королевстве?» У самого короля было не менее восьмидесяти сыновей и дочерей, бегавших вместе по сералю; для них он приказывал изготовлять в большом количестве круглые палки, полированные и отделанные наподобие маленькой булавы, так как этих детей страшно радовало держать в руках как бы скипетры, которые отличали их от детей рабов или прочих обитателей сераля.
Аурангзеб дважды призывал послов к себе по той же причине, что и мой ага, а главным образом, чтобы получить сведения о положении магометанства в их стране; он даже выразил желание взглянуть на шкуру мула, которая, не знаю почему, осталась в крепости у офицеров, что было для меня большой обидой, так как послы ее предназначали мне за все услуги, которые я им оказал. Я имел в виду преподнести ее в один прекрасный день кому-нибудь из наших любителей в Европе. Я настаивал, чтобы они вместе со шкурой отнесли показать Аурангзебу большой рог, но тут возникало затруднение: он мог задать им вопрос, который бы поставил их в очень неудобное положение, а именно: как могло случиться, что они рог спасли от грабежа в Сурате, а цибет потеряли.