История Рима. Том 1

Уже ранее было замечено, что в особой дидактической поэме Энний проповедовал научным образом такое же безверие и что он от всей души старался распространять просвещение этого рода. С этим вполне гармонируют и местами встречающаяся политическая оппозиция, прикрашенная радикализмом²⁷⁴

, и воспевание греческих застольных наслаждений, и особенно устранение из латинской поэзии последнего национального элемента — сатурнийского стихотворного размера, и его замена греческим гекзаметром. «Многообразный» поэт исполнил все эти задачи одинаково безупречно; он сумел выработать гекзаметры из языка, которому вовсе не были свойственны дактили, и, не нарушая естественного течения речи, уверенно и свободно справлялся с непривычными размерами и формами; все это свидетельствует о его необычайной скорее греческой, чем римской, способности владеть языком²⁷⁵

; а то, что у него попадается неблагозвучного, оскорбляет наш слух гораздо чаще греческими изощренными оборотами речи²⁷⁶

, чем римскою грубостью. Этот был не великий поэт, а одаренный приятным и светлым талантом человек, у которого было много сильной поэтической восприимчивости; впрочем, чтобы сознавать себя поэтом, он нуждался в поэтических котурнах, и у него вовсе не было комической жилки. Понятны гордость, с которой подражавший эллинам поэт относился к диким мелодиям, которые «когда-то пели фавны и барды», и воодушевление, с которым он превозносит свою собственную художественную поэзию:

«Приветствую тебя, поэт Энний! Из глубины твоей души ты изливаешь для смертных пламенные песнопения».

Этот талантливый человек сознавал, что плывет на всех парусах; с тех пор греческая трагедия сделалась и осталась достоянием латинской нации. Другой, более смелый пловец стремился к более высокой цели путем более уединенным и при менее благоприятном ветре. Невий не только переделывал для римской сцены греческие трагедии подобно Эннию, хотя и с гораздо меньшим успехом, но также пытался самостоятельно создать серьезную национальную драму (fabula praetextata). На этом пути он не встретил внешних препятствий; для национальных римских пьес он брал свои сюжеты как из римских легенд, так и из современной римской истории. К этому разряду пьес принадлежат: «Воспитание Ромула и Рема», или «Волк», где прославлялась победа, одержанная в 532 г. [222 г.] Марцеллом над кельтами. По его примеру и Энний изобразил в «Амбракии» осаду города, которую производил в 565 г. [189 г.] его покровитель Нобилиор и которая происходила на его глазах. Однако число таких национальных драм было незначительно, и пьесы этого рода скоро сошли со сцены: скудные римские легенды и бесцветная история Рима не могли долго выдерживать конкуренцию эллинского цикла легенд. О поэтическом содержании пьес мы уже не можем составить себе никакого понятия, но если мы примем в соображение их общую поэтическую тенденцию, то мы придем к убеждению, что в римской литературе немного найдется таких гениальных попыток, как создание римской национальной драмы. Только греческие трагедии того древнейшего периода, когда сильнее чувствовалась близость богов, только такие поэты, как Фриних и Эсхил, имели смелость выставлять на театральной сцене наряду с подвигами легендарных времен и те подвиги, которые им приходилось лично созерцать или в которых им приходилось лично участвовать; а если где-либо живо рисуются перед нами пунические войны и их влияние, то именно там, где поэт, подобно Эсхилу сам участвовавший в тех битвах, которые воспевал, выводит римских царей и консулов на ту театральную сцену, на которой публика привыкла видеть только богов и героев.