История Рима. Том 3

Таким образом, было завершено созидание римского государства в Азии, живо напоминающее своими ленными царями и вассалами, своими жрецами, облеченными царской властью, и целым рядом свободных и полусвободных городов Священную Римскую империю германской нации. В нем не было ничего чудесного ни по преодоленным трудностям, ни по достигнутым результатам, несмотря на все громкие слова, которые в Риме аристократия расточала в пользу Лукулла, а шумная толпа — во славу Помпея. В особенности Помпей давал себя чествовать и сам себя восхвалял таким образом, что его можно было счесть еще более недалеким, чем он был на самом деле. Если Митилена соорудила ему памятник как своему основателю и освободителю, как тому, кто покончил с войнами, раздиравшими весь мир на суше и на море, то подобные почести не были, может быть, чрезмерны по отношению к победителю пиратов и государств Востока. Но римляне превзошли на этот раз греков. В триумфальных надписях Помпея говорилось о 12 млн. покоренных душ и 1 358 завоеванных городах и замках — казалось, что количество должно было заменить качество, — и круг его побед раздвигался от Меотиды до Каспийского, а отсюда до Красного моря, причем он никогда не видал ни одного из этих трех морей; кроме того, если он и не говорил этого прямо, то все же давал толпе повод думать, что присоединение Сирии, которое нисколько не было геройским подвигом, отдает римской державе весь Восток вплоть до Бактрии и Индии, — в такой туманной дали исчезала в его сообщениях пограничная линия его восточных завоеваний. Демократическое раболепие, всегда успешно соперничающее с придворным, охотно поддавалось этому безвкусному обману. Ему недостаточно было пышного триумфального шествия, проследовавшего 28 и 29 сентября 693 г. [61 г.], в 46-ю годовщину дня рождения Помпея Великого, по улицам Рима и украшенного, не говоря уже о всякого рода драгоценностях, знаками царского достоинства Митрадата и присутствием детей трех могущественнейших царей Азии — Митрадата, Тиграна и Фраата. Римляне наградили царскими почестями своего полководца, победившего 22 царя, и поднесли ему золотой венок и знаки достоинства пожизненной магистратуры. На вычеканенных в честь Помпея монетах изображен земной шар среди тройных лавров, принесенных из трех частей света, а над ним парит золотой венец, которым римский народ почтил победителя Африки, Испании и Азии. Неудивительно, что при таких ребяческих чествованиях раздавались голоса и в противоположном духе. В аристократическом римском обществе утверждали, что действительная заслуга покорения Востока принадлежит Лукуллу и что Помпей отправился в Азию лишь для того, чтобы вытеснить Лукулла и украсить свое чело лаврами, добытыми чужой рукой. И то и другое было ложно; не Помпей, а Глабрион был послан в Азию вместо Лукулла, и, как ни храбро сражался Лукулл, однако, когда Помпей принял на себя верховное командование, римляне утратили уже все свои прежние завоевания и не владели ни одной пядью понтийской земли. Более попадали в цель насмешки римлян, не преминувших придать могущественному победителю вселенной в качестве клички имена покоренных им великих держав и называвших его то «победителем Салема», то «эмиром» («арабарх»), то «римским Сампсикерамом». Но беспристрастная оценка не может согласиться ни с указанными преувеличениями, ни с этими насмешками. Лукулл и Помпей, покоряя Азию и создавая в ней порядок, не проявили себя ни героями, ни созидателями царств, а лишь проницательными и энергичными полководцами и наместниками. В качестве главнокомандующего Лукулл обнаружил незаурядные дарования и граничившую с отвагой самоуверенность, а Помпей — понимание военной обстановки и редкую осторожность, и едва ли какой-либо другой генерал при таких военных силах и таком независимом положении действовал с такой осмотрительностью, как Помпей на Востоке. Блестящие задачи как бы сами собой представлялись ему со всех сторон: он мог бы двинуться к Боспору Киммерийскому и Красному морю; у него были поводы к объявлению войны парфянам; восставшие области Египта приглашали его свергнуть с престола непризнанного Римом царя Птолемея и привести в исполнение завещание Александра. Но Помпей не пошел ни в Пантикапею, ни в Петру, ни в Ктесифон, ни в Александрию, — он срывал повсюду лишь те цветы, которые сами просились в его руки. Равным образом, он вступал во все свои сражения как на суше, так и на море, только обеспечив себе подавляющее превосходство сил. Если бы эта умеренность вытекала из строгого соблюдения данных ему инструкций, как утверждал Помпей, или даже из того убеждения, что римские завоевания должны же где-нибудь найти предел и что дальнейшее расширение владений не принесет пользы государству, то она заслужила бы высшей похвалы, когда-либо произнесенной историей самому даровитому военачальнику; но сдержанность Помпея, без сомнения, была лишь результатом свойственного ему недостатка инициативы и уверенности в себе, хотя в данном случае эти недостатки оказались более выгодны для государства, чем противоположные качества его предшественника. Все же и Лукуллом и Помпеем были сделаны очень серьезные ошибки. Лукулл сам пожал и плоды их, так как его неосторожный образ действий лишил его всех результатов побед; Помпей же предоставил своим преемникам нести последствия его ложной политики относительно парфян. Он мог либо воевать с ними, если бы у него хватило на это смелости, либо жить с ними в мире и соблюдать, как он обещал, границу по Евфрату; но для первого образа действий он был слишком нерешителен, а для второго — слишком тщеславен, и, таким образом, дошел до неумного коварства, путем невыносимых выпадов сделав невозможными добрососедские отношения, которых желал и не нарушал ктесифонский двор, а с другой стороны, давая врагу возможность выбрать время для разрыва и возмездия. Лукулл приобрел как правитель Азии более чем царское состояние; и Помпей также получил большие суммы наличными деньгами и еще бо

льшие — долговыми обязательствами от каппадокийского царя, от богатого города Антиохии и других владетелей и общин в награду за создание у них порядка. Подобные вымогательства стали в эту эпоху почти получившим силу обычая налогом, и оба полководца были доступны подкупу в вопросах второстепенного значения и по возможности брали деньги только с той партии, чьи интересы совпадали с римскими. Несмотря на это, управление этих двух людей можно признать по тем временам сравнительно хорошим и служившим прежде всего интересам Рима, а затем и провинциалов. Превращение клиентов в подданных, лучшее установление восточной границы, создание единообразного и сильного управления были выгодны и для правителей и для управляемых. Финансовые приобретения Рима были неисчислимы; новый имущественный налог, который должен был уплачиваться Риму всеми этими царями, жрецами и городами, за исключением отдельных, особо освобожденных общин, увеличил римские государственные доходы почти наполовину их прежней суммы. Правда, Азия тяжело пострадала. Помпей внес в государственную казну деньгами и драгоценностями 200 млн. сестерциев и распределил между своими офицерами и солдатами 16 тыс. талантов; если прибавить сюда значительные суммы, привезенные Лукуллом, неофициальные вымогательства римских войск и собственно военные убытки, то станет понятным финансовое истощение страны. Налоговое обложение, введенное в Азии римлянами, само по себе было, может быть, не тяжелее налогов прежних правителей, но оно составляло большее бремя для страны, потому что все сборы вывозились за границу и лишь небольшая часть их расходовалась в Азии. Во всяком случае налоговая система как в старых, так и во вновь приобретенных провинциях была основана на систематической эксплуатации этих областей в пользу Рима. Но ответственность за это гораздо меньше падает лично на полководцев, чем на столичные партии, с которыми они должны были считаться. Лукулл, например, энергично старался положить предел ростовщичеству римских капиталистов в Азии, и падение его в значительной мере было вызвано этим обстоятельством. Насколько Лукулл и Помпей желали восстановить пришедшие в упадок области, показывает та сторона их деятельности, где им не связывали рук соображения партийной политики, именно их забота о малоазийских городах. Если даже спустя столетия развалины многих азиатских деревень напоминали об эпохе великой войны, то Синоп мог считать новую эру с года своего восстановления Лукуллом, а почти все значительные города внутренней части Понтийского царства могли с благодарностью поминать Помпея как своего основателя. Организация римской Азии Лукуллом и Помпеем, несмотря на все ее несомненные недостатки, должна быть признана в общем разумной и заслуживающей похвалы; как ни тяжки были связанные с ней злоупотребления, измученное население Азии должно было приветствовать ее уже потому, что она совпадала с установлением внутреннего и внешнего мира, от отсутствия которого оно так долго и тяжко страдало.