История рока. Во всём виноваты «Битлз»

Многозначительные взгляды, которыми обменивались члены комиссии, показывали, что это политически самый правильный ответ.

Забыл еще сказать, что всему этому предшествовала принудительно-унизительная проверка здоровья, перед которой меркнет прием в отряд космонавтов.

12–14 врачей-специалистов должны были дать заключение, выраженное в общем виде словами «практически здоров».

Мы сначала думали, что это забота государства о нас. Только потом стало ясно, что чиновники страшно боятся за валюту, которую пришлось бы заплатить, случись за границей что-нибудь с нашими зубами или еще с чем.

Мы попытались, правда, совместить «приятное с полезным».

Я, например, после разных кардиограмм попробовал спросить у главного врача, женщины с революционной внешностью и «Беломором» в зубах, ставившей обобщенный диагноз:

— Какие будут ваши рекомендации?

Она подняла от бумаг усталые глаза за толстыми стеклами, перекинула «Беломорину» в другой уголок рта:

— Да на тебе пахать можно!

В общем зубы и другие органы, внушающие подозрение, были вырваны, а мы все оказались «практически здоровы».

Уже перед самой-самой поездкой был еще инструктаж, вернее, собеседование с бойким, веселым гражданином в синей рубашке, который, сидя на столе и свесив одну ногу, поучал:

— Поляки — они как дети. Во время контактов избегайте упоминания фамилии Буденный. Для нас он — герой, а их в двадцатом году тысяч двадцать положил. И еще, немцы в сорок втором польских офицеров постреляли, а несознательные поляки до сих пор думают про нас. Вопросы есть?

Вопросов нет — «пше прашем».

Мне все эти комиссии и собеседования, которых впоследствии было еще много, напомнили сдачу «Ленинского зачета» на «почтовом ящике», где я работал до армии.

Не знаю уж, кому пришли в голову эти «зачеты», но время было такое, когда годы пятилеток назывались «решающими, определяющими и завершающими», и человек, не сдавший «Ленинский зачет», человеком уже не считался.

Я, будучи (как студент-вечерник) секретарем комсомольской организации, автоматически попадал в комиссию по приему «Ленинского зачета»: секретарь партийной организации, предместкома, начальник цеха и я.

Нас специально готовили. Пришли какие-то дядьки и раздали вопросы-ответы.

Например, предместкома выучил назубок вопрос: «А что сейчас по материалам прессы происходит в Иране?» Правильный ответ — «война».

А начальник цеха с третьего раза усвоил, что «вдохновитель и организатор Ленинского комсомола — В.И. Ленин».

И вот в рабочее время заседает комиссия. Заходит здоровенная орясина, ставит рашпиль у стены и замирает в позе «руки в брюки».

Он не первый, и члены комиссии, уже проверившие свои знания три или четыре раза, чувствуют себя вольготно.

— Ну, — обращается к потолку предместкома, — что спросить-то тебя, Савельев? А вот, к примеру, как у нас сейчас дела в Иране? — и смотрит на всех орлом.

Пауза. Несчастный слесарь 6-го разряда, который «заусенцы пальцем снимает», смотрит в пол виновато.

Предместкома победно еще раз всех оглядывает, забыл, что все в курсе (в роль вошел):

— Эх ты, дубина, — война! Ну, Александр Никифорыч, — разводит руками предместкома, — может, вы хоть что спросите?

Это неожиданное «вы» сбивает начальника цеха с панталыку: они вообще-то — «Сашка — Колька», — но он собирается, некоторое время размышляет, потом глубокомысленно, с хитринкой:

— Ну вот, хотя бы это: кто явился организатором и вдохновителем Ленинского комсомола?

Бедный Савельев треплет полу своего синего халата. Начальник остальным подмигивает:

— Ну… ЛЕНИНского комсомола?

Работяга тоже не дурак, понимает, что подсказывают, подобострастно отвечает:

— Дзержинский Ф.Э.

Вмешивается парторг, его в кабинете смежники с коньяком ждут, и говорит мягко:

— А как, Горелов, он у тебя работает?

Начцеха авторитетно:

— Ну… норму выполняет.

Парторг Савельеву:

— Ладно, иди.

Так вот, о Польше… Вообще, эта страна останется в памяти навсегда, как первый поцелуй или первая свадьба. Пусть не самая заграничная «заграница», но зато первая.

Поселили нас сначала в гостинице «Дом клопа» (на самом деле — «Дом хлопа», то есть Дом колхозника), но на торжественном «чае» в нашем посольстве пришлось пожаловаться на неуважение к заслуженному ансамблю, и на следующий день мы въехали в шикарную гостиницу «Форум» с барами и рестораном, где, по слухам, вечерами происходил (прости господи) стриптиз.

Наконец, бросив чемодан и побрившись с горячей водой, я вышел в город.

Варшава. На каждом углу висят прозрачные ящики для пожертвований на ремонт и благоустройство города, кстати, полные денег. Идет оживленная торговля всем чем ни попадя, бойкие поляки останавливаются прямо на проезжей части, чтобы обсудить последнее выступление Леха Валенсы.

Обилие машин — в основном иномарок, обилие людей — в основном иностранцев. Только на третий день до нас дошло, что мы сами — иностранцы, и, проезжая по улицам на нашем автобусе, свежеиспеченные паны Зайцев, Макаревич и Капитановский уже смело орали из окна проходящим девушкам:

— Эй, красавицы! Идите к нам, к иностранцам!