История рока. Во всём виноваты «Битлз»

Экскурсоводы подробно останавливались на исторических подробностях, на датах Крестовых походов, а наши тоже в грязь лицом не ударяли и на радость экскурсоводам задавали разные вопросы, показывающие нашу твердую позицию если не в религиозной, то в исторической культуре. Так, например, один наш молодой популярный певец, кстати, недавно женившийся[3] на королеве советской эстрады, проявил к Гробу неподдельный интерес, сбив гида с ног вопросом: «А что, правда, ОН до сих пор том лежит?»

У нас, как всегда, к сожалению, времени не хватало, чтобы все осмотреть. Пробежались по-быстренькому по основным местам, и осталось около часа — побывать у Стены Плача.

Уже на подходе стали попадаться солдаты с оружием, и вскоре выяснилось, что к Стене не пройти, так как на площади должно было состояться принятие присяги молодыми израильскими воинами.

Человек восемьсот новобранцев в аккуратной форме расположились строем перед трибуной, на которую вскоре должны были подняться старшие офицеры; говорили, что ожидают министра обороны.

Играла торжественная музыка, толпились с цветами взволнованные родители.

Надо сказать, что в Израиле отношение к армии особенное. Военная служба считается почетной не на словах, а на деле. Часто на улице можно видеть «голосующих» солдатиков (кстати, ходят они с оружием), и больше минуты, как правило, им ждать не приходится: первая попавшаяся машина останавливается, любой почитает за честь подвезти своего защитника.

Солдаты и офицеры в Израиле питаются одинаково и носят одну и ту же форму — красивую и практичную. Разница только в знаках различия. И еще: устав израильской армии не предусматривает сохранение тайны. Военнослужащий, попавший в плен, имеет право рассказать все военные секреты, если от этого зависит его жизнь. Главная его обязанность — сохранить себя для страны. С нашей точки зрения постулат просто поразительный.

Кстати, о точке зрения — есть такая изящная притча:

Приходит на прием к врачу человек. В высоком колпаке. Доктор спрашивает: «Ну-с, какие у нас проблемы? Что беспокоит?»

Больной печально снимает колпак, и доктор видит, что на его абсолютном лысом черепе сидит большая лягушка. Причем, она как будто приросла к коже головы пациента.

— Боже мой! Как же это произошло? — спрашивает пораженный врач. — С чего началось?

— Сначала у меня появилась небольшая бородавка на задней лапке, — вежливо поясняет лягушка.

Церемония принятия присяги обещала быть очень интересной, жаль, что времени у нас не было, но все-таки протолкались поближе, в первый ряд.

Я стоял и, глядя на солдат, думал: «Вот они — «ястребы Тель-Авива».

С детства меня пугали Америкой, Бундесвером, а уж слово «Израиль» имело прямо-таки неприличный оттенок. Что-то вроде черта или страшного дядьки с мешком, но сейчас, конечно, время другое, поэтому я не очень-то и забоялся.

Пора было уходить. В этот момент раздался сигнал трубы, призывающий к вниманию, и на трибуну поднялись офицеры.

Строй замер, но все-таки сразу было видно, что солдаты эти — молодые, необученные, потому что многие из них продолжали еще вертеться, разговаривать и озираться на вытирающих слезы умиления родителей, а когда несколько «ястребов» заорали: «Эй, «Машина времени»! Макаревич, эй!» — стало ясно, что до настоящей дисциплины им еще далековато.

А так, вообще, ничего себе страна.

Сочи — темные ночи

Темная южная ночь. Вязкая темнота, никакой разницы между открытыми и закрытыми глазами. Я стою на узеньком карнизе, уцепившись за стену всеми своими мурашками. Правой рукой держусь за ржавый штырь, забытый каким-то альпинистом, левой — за майку. Пальцы моих ног свисают над бездной. От свежего ночного ветерка довольно прохладно, далеко внизу мелькают огоньки редких машин, а в голове — мысли о прикованном Прометее. Время остановилось, но вот-вот прилетят орлы клевать печень. Очень страшно, решаю глаза все-таки закрыть…

И начинался-то этот день в Сочи довольно необычно — не с пляжа. С утра пошел небольшой дождь, потом прояснилось, и я отправился вместо моря в зал, где мы работали, посмотреть, что да как.

Аппаратура наша уже стояла, но сцена была занята: заканчивалась генеральная репетиция какого-то смотра, фестиваля или еще чего-то.

В зале маялись человек сто отдыхающих, забредших на громовые звуки тяжелого металла. Звуки издавали бойкие ребята в атласных костюмах.

Потом вышел конферансье и стал что-то настойчиво спрашивать у зрителей. Тут я отвлекся, потому что музыканты за спиной ведущего стали совершать какие-то молодецкие выпады, садиться на полушпагат, а гитарист даже довольно сносно лягнул басиста.

— Вы, глядя на ребят, ничего не замечаете, — напирал конферансье, — ничего? А?

Сам он, естественно, думал о чем-то своем, наболевшем, и на своих вопросах не концентрировался.

— Ну, ничего не замечаете? — в третий раз пристал он к равнодушным зрителям. Те, в свою очередь, присмотрелись повнимательнее, и наконец дядька в третьем ряду громко сказал:

— Да они же все бухие!