История России в лицах. Книга третья

Прежде всего, это был патриарх Гермоген, который, по свидетельству летописца: «яко столб неколебимо стоял среди Русской земли, стоял один противу их всех, аки исполин муж без оружия и без ополчения воинского». Громко раздавался голос святителя из Кремля, который в своих грамотах разным городам освобождал от присяги Владиславу и призывал к свержению иноземцев. «И Русь ополчилась за веру, за свои святыни, за мощи, находившиися в престольном Кремле».

Поляки принуждали Гермогена подписать грамоту к московским послам, чтобы они уступили воле Сигизмунда, но патриарх отказался. После этого Гермогена заключили под стражу в подземелье Чудова монастыря, куда спускали ему через окно хлеб и воду. Но к патриарху пробрался некто Родион Мосев и сообщил владыке, что подмосковное ополчение думает присягнуть Воренку (сыну Тушинского Вора и Марины Мнишек). Гермоген составил послание в Нижний Новгород и вручил его тому же Мосеву.

Получив патриаршью грамоту, протопоп Савва, собрав жителей в новгородском соборе, обратился к ним с речью, чтобы утвердиться на единении «очистить землю». Тут-то и ожило, наконец, национальное самосознание, которое испокон веков выручало русских людей в труднейшие времена. Мясник Кузьма Минин Сухорук сказал:

– Православные Люди! коли хотите помочь московскому государству, не пожалеем достояния нашего, дворы свои продадим, жен и детей заложим, станем челом бить, искать, кто бы вступился за истинную православную веру и стал бы у нас начальником.

Стали собирать приношения, давали «третью деньгу», то есть третью часть имущества. Набрав достаточно денег, начали искать воеводу. Выбор новгородцев пал на князя Дмитрия Пожарского, который жил в ста верстах от Нижнего в своей вотчине. Тот согласился с условием, чтобы кто-нибудь из посадских людей ведал хозяйственной частью ополчения, и указал на Минина.

Недостаток военной силы и денег заставил нижегородцев написать окружную грамоту к другим городам. На их призыв откликнулось много городов, и первым была Коломна. Когда известие о новом ополчении дошло до Кремля, то сидевшие там взаперти московские бояре увещевали народ грамотами в Кострому и Ярославль, быть верными Владиславу и грозили вместе с поляками патриарху, чтобы он убедил нижегородцев также остаться верными Польше. Но Гермоген был непреклонен и сказал:

– Да будет над ними милость от Господа Бога и от нашего смирения благословление.

Это были последние слова патриарха, которому поляки перестали спускать в подземелье пищу, и он 17 февраля 1612 года скончался мученически, голодною смертью.

Собранные войска первого ополчения отбросили армию польского короля и осадили Кремль, где находились правительство «семибоярщины» и их польские союзники. Среди осажденных находились и Михаил с матерью. Это было еще одно испытание, выпавшее на его долю.

Осада была длительной, запасы пищи в Кремле иссякли. Многие стали умирать от голода. Дело дошло до того, что ели засоленные в бочках трупы людей. Авраамий Палицын (келарь Троице-Сергиева монастыря, писатель и историк) писал, что когда Кремль освободили, то обнаружили «множество трупу человеча разсечены от человекоядец онех в сосудех лежащих».

Пожарский медленно продвигался к Москве, 14 августа 1612 года народное ополчение прибыло к Троице-Сергиевской Лавре, где было встречено архимандритом Дионисием, любимцем погибшего Гермогена, со всею братией и расположилось тут на последний стан перед Москвой.

Только в октябре 1612 года войска ополчения освободили Кремль. Михаил с матерью тут же уехали в свою вотчину – село Домнино около Костромы. Затем они переехали в Ипатьевский монастырь, спасаясь от козней и преследований со стороны поляков, которые видели в Романовых (точнее, в их сыне Михаиле) реальную опасность для своих политических планов.

Почему-то ни за кем на Руси поляки не гонялись с таким остервенением, как за «случайно выбранным», «никому не известным» юным боярским сыном Михаилом Романовым. Почему-то никого народ не укрывал от ляхов даже ценою собственной жизни, как легендарный Иван Сусанин. Разумеется, неграмотный крестьянин мог и не знать того, что было доподлинно известно советским историкам, и пожертвовал жизнь за случайного отрока. Не ведал ничего и другой – оставшийся безымянным – крестьянин, вскоре повторивший подвиг Сусанина вблизи Волоколамска. Потому-то Михаил и уцелел даже в самые страшные последние месяцы Смутного времени.