— Разрешите мне взять в плен вражеского главнокомандующего? — спросил Павел у Палена и, когда тот разрешил, кинулся с эскадроном гусар вперед, соблюдая, впрочем, все правила предосторожности, чтобы не быть обнаруженным.
На самом краю леса, почти рядом с Кутузовым, Павел остановил эскадрон и стал следить за «неприятелем», удивляясь беспечности старого генерала.
К этому времени Кутузов отослал чуть ли не всех адъютантов и почти весь конвой и стоял совсем один.
Павел крикнул: «За мной!» — и выскочил из леса. И тут из лощин и из-за пригорка высыпали «неприятельские» егеря и пленили императора. В Павловске, разбирая прошедшие маневры, Павел при всех обнял Кутузова и сказал: «Обнимаю одного из величайших полководцев нашего времени!»
еуравновешенность Павла,
присущая ему с детства, со временем приняла характер психического заболевания. Жертвами гнева, чаще всего неоправданного и несправедливого, становились тысячи ни в чем не повинных людей. Дело дошло до того, что император, подчиняясь мгновенно принятому решению, тут же подписывал манифесты об объявлении войны иностранным державам, а от этого зависела судьба не только отдельных личностей, но и всего государства. *
И в дворцовых кругах против Павла начал созревать заговор. Во главе его стоял самый доверенный человек императора — генерал от кавалерии, граф, «великий канцлер Мальтийского ордена», петербургский военный губернатор Петр Алексеевич фон дер Пален, обязанный своими чинами и титулом Павлу, который возвел его в «графское Российской империи достоинство», даровав девиз «Постоянством и усердием». В заговоре состояли и сыновья Павла — Александр и Константин.
Когда заговорщики уже решили убить императора, не назначив только точной даты, случилось нечто непредвиденное. Вот как о том вспоминал впоследствии сам Пален.
7 марта 1801 года в семь часов утра он вошел с докладом в кабинет Павла: тот всегда вставал рано и первым делом выслушивал доклады военного губернатора и полицмейстера столицы.
Минуты две Павел серьезно и молча смотрел на вошедшего и вдруг спросил: «Господин Пален, были ли вы здесь в 1762 году?»
Пален мгновенно сообразил, о чем говорит император (в 1762 году был убит отец Павла — Петр III), однако сделал вид, что не понимает вопроса.
— Почему вы, ваше величество, задаете мне этот вопрос? — насторожился Пален.
— Да потому, что хотят повторить 1762 год, — ответил Павел.
Пален, мгновенно справившись с испугом, сказал: «Да, государь, этого хотят; я это знаю и тоже состою в заговоре».
Пален далее объяснил Павлу, что он вступил в заговор для того, чтобы выведать планы заговорщиков и сосредоточить нити заговора в своих руках.
Успокоив Павла, Пален сказал:
— И не думайте, ваше величество, сравнивать опасность, которая угрожает вам, с опасностью, угрожавшей вашему отцу.
— Все это так, — ответил Павел, — но нужно быть настороже.
Пален, опасаясь, что Павел осведомлен и о составе участников, назвал имя его старшего сына — наследника престола Александра и предложил дать ему на всякий случай высочайшее повеление на арест цесаревича. Павел, ни минуты не колеблясь, такое повеление подписал.
С ним Пален и отправился к Александру, приведя его в крайнее замешательство: теперь наследник должен был связать себя с заговорщиками кровью своего отца. Александр плакал, но все же согласился с тем, что Павла следует убрать, — иначе его самого как минимум ждала тюрьма. Заговорщики назначили свержение Павла на 11 марта.
Чаще всего они собирались в доме генерал-майора Петра Хрисанфовича Обольянинова, любимца императора, пожалованного им в генерал-адъютанты в день коронации, а в последние месяцы царствования Павла занимавшего должность генерал-прокурора Сената, в чьем ведении было неусыпное наблюдение за справедливым и беспристрастным ведением дел в судах всех инстанций. Однако в ночь перед убийством главные заговорщики собрались в доме князя Платона Зубова, а возле Михайловского замка сосредоточились два батальона гвардии.
В последний вечер своей жизни Павел казался возбужденным до невероятности. Он метал такие грозные взоры на императрицу и сыновей, обращался к ним с такими оскорбительными словами, что даже самые несведущие люди не могли избавиться от мрачных предчувствий. Александр был бледен и печален.
— Не болен ли ты? — спросил его отец.
Александр ответил, что чувствует себя хорошо.
— А я сегодня видел неприятный сон, — сказал Павел. — Мне приснилось, что на меня натягивают тесный парчовый кафтан и мне больно в нем.
Александр побледнел еще более. Потом Павел выпил вина й вроде бы повеселел.
Об этом вечере много лет спустя Кутузов, который, не будучи осведомлен о заговоре, оказался в Михайловском замке за столом с Павлом и его семьей, вспоминал: «Мы ужинали с государем... Он был очень оживлен и много шутил с моей старшей дочерью, которая присутствовала за ужином в качестве фрейлины и сидела против государя.
После ужина он разговаривал со мной, взглянув в зеркало, стекло которого давало неправильное отражение, сказал, смеясь: «Странное зеркало, я вижу в нем свою шею свернутой».