История России XVIII-XIX веков

Среди участников «пятниц» шли неопределенные разговоры о необходимости преобразований, под которыми понимались как «перемена правительства», так и усовершенствование суда, отмена сословных привилегий. Они говорили об устройстве России на федеративных началах, когда отдельные народы будут жить, основываясь на своих «законах, обычаях и правах».

Петрашевцы отвергали казенный патриотизм, порицали страну, где жизнь и воздух «отравлены рабством и деспотизмом». Особую ненависть вызывал Николай I — «не человек, а изверг». Петрашевцы критиковали все: правительство и бюрократический аппарат, законодательство и судебную систему. Они полагали, что «Россию по справедливости называют классической страной взяточничества». Главным злом русской жизни они считали крепостное право, когда «десятки миллионов страдают, тяготятся жизнью, лишены прав человечества». Отмена крепостного права виделась ими как мера, на которую обязано пойти само правительство. Петрашевский стоял за реформы, проведенные сверху, но в кружке допускались разговоры и о «всеобщем взрыве». Петрашевцы полагали, что все «зависит от народа». Радикально настроенный Спешнев утверждал, что будущая революция будет народным крестьянским восстанием и вызовет его крепостное право. Он даже разрабатывал план, как «произвести бунт внутри России через восстание крестьян». Его точку зрения разделяли немногие.

Под впечатлением европейских событий 1848 г. некоторые члены кружка, «пятницы» которого носили открытый характер, задумали создание тайного общества. Свою цель они видели в том, чтобы «не щадя себя, принять полное открытое участие в восстании и драке». Дальше разговоров дело не пошло, и позднее следствие признало, что «собрания Петрашевского не представляли собой организованного тайного общества».

Весной 1849 г. основных участников собраний у Петрашевского арестовали. Власти были хорошо информированы о том, что происходило на «пятницах», и решили положить предел опасным разговорам. Следствие по делу петрашевцев выявило столкновение интересов двух ведомств: Министерства внутренних дел, которое настаивало на раскрытии серьезного антиправительственного заговора, и III Отделения, чины которого говорили о «заговоре идей». Приговор военного суда был суров: 21 человек, в том числе Петрашевский и Достоевский, были приговорены к расстрелу, который в последнюю минуту заменили каторжными работами. Главными пунктами обвинения были замыслы на ниспровержение государственного устройства и на «совершенное преобразование быта общественного». Любопытно, что Данилевский, не скрывавший своего участия в пропаганде фурьеризма, был наказан мягко, поскольку избегал разговоров на политические темы. Сами по себе идеи социализма не казались николаевским властям опасными.

Духовная драма А. И. Герцена. После 1848 г. интерес русского общества к идеям социализма не уменьшился. Герцен был непосредственным свидетелем революционных событий во Франции: свержение короля Луи-Филиппа, провозглашение республики, приход к власти последовательных выразителей интересов того класса, который он называл «мещанством» и который в действительности был буржуазией. Он приветствовал крушение старого порядка в Европе, гарантами которого были Николай I и Меттерних. Однако дальнейшее развитие революции стало для Герцена потрясением, его духовной драмой. Он видел, как новые власти ограничивали права простого народа, как республиканский генерал Кавеньяк расстрелял мирную демонстрацию парижских рабочих, выдвигавших социальные требования. Герцен пришел к разочарованию в политической революции и в «мещанской цивилизации» Запада, он утвердился в представлении о противоположности путей развития России и Европы. Духовная драма не означала разочарования в идеалах социализма.

Для Герцена европейские революционные потрясения стали прологом, репетицией будущего. В 1850 г. он обращался к славянофилам как бы от имени западников: «Любой день может опрокинуть ветхое социальное здание Европы и увлечь Россию в бурный поток огромной революции. Время ли длить семейную ссору и дожидаться, чтобы события опередили нас, потому что мы не приготовили ни советов, ни слов, которых, быть может, от нас ожидают? Да разве нет у нас открытого поля для примирения? А социализм, который так решительно, так глубоко разделяет Европу на два враждебных лагеря, — разве не признан он славянофилами так же, как нами? Это мост, на котором мы можем подать друг другу руку».

Строя здание «русского социализма», Герцен, оторванный от России, заблуждался относительно западников и славянофилов. Социализм был чужд Хомякову и Грановскому, Самарину и Кавелину. Крестьянская община, «открытая» славянофилами, была для них не предпосылкой социализма, как для Герцена, но условием, исключающим появление в России пролетариата. Герцена и славянофилов роднила вера в незыблемость общинных устоев. Герцен был уверен: «Уничтожить сельскую общину в России невозможно, если только правительство не решится сослать или казнить несколько миллионов человек».