История русской культуры. XIX век

Дискуссия разгорелась по вопросу о литературном языке и стилистике. Две крайние позиции в этом споре были представлены Н. М. Карамзиным и А. С. Шишковым. По словам Белинского, «весь пишущий и читающий люд на Руси разделился на две партии: шишковистов и карамзинистов». Карамзин стремился сблизить литературное изложение с разговорной речью. Он выдвигал принцип: «писать, как говорят, и говорить, как пишут». Предлагаемые Карамзиным нововведения должны были упростить и осовременить русский литературный язык, освободив его от тяжеловесных и малопонятных церковнославянских слов и выражений. Одновременно Карамзин предлагал ввести в русский язык те иностранные слова или новые понятия, которые уже вошли в жизнь и стали обиходными (например, такие словообразования, как промышленность, будущность, потребность, аудитория, оратор, эпоха, катастрофа и т. п.). Предполагаемые преобразования должны были послужить созданию литературного языка, понятного значительно более широким и демократическим кругам, нежели раньше. Но вместе с тем Карамзин был противником широкого использования народной речи. Его пугало введение в литературу «низких понятий».

Против нововведений Карамзина выступил А. С. Шишков. Еще в конце XVIII века адмирал Шишков, увлекшись филологией, вступил в российскую Академию наук и принял участие в составлении словаря русского языка. В начале XIX века Шишков выступил как защитник старославянской основы русского литературного языка. Писатели, по его мнению, должны, не заимствуя иностранных слов и выражений, заменять их словами, образованными от славянского корня. Однако те словообразования, которые предлагал Шишков, были настолько неуклюжи и тяжелы, что, конечно, не могли войти ни в разговорный, ни в литературный языки (например, предполагались следующие замены слов: аудитория — слушалище, оратор — краснослов, биллиард — шарокат, калоши — мокроступы и т. п.).

Хотя спор между шишковистами и карамзинистами шел как будто по специальным вопросам языка и стилистики, тем не менее современникам было ясно, что он превратился в политическую дискуссию. Выдвинутый Шишковым тезис о том, что новый слог порожден опасным вольнодумством, чудовищной французской революцией, выражал его реакционную политическую позицию. В таком контексте его призывы к сохранению «истинно русского духа» в литературе и жизни двигали утверждением охранительного начала, стремлением повернуть вспять общественную и культурную жизнь. Это было очевидно и современникам. Батюшков в письме к Гнедичу так оценивал приверженность Шишкова к «исконным древнерусским началам»: «Любить- отечество должно. Кто не любит его, тот изверг. Но можно ли любить невежество? Можно ли любить нравы, обычаи, от которых мы отдалены веками и, что еще более, целым веком просвещения».