История русской литературы XIX века. Часть 1. 1800-1830-е годы

Наш Август смотрит сентябрем -Нам до него какое дело!Мы пьем, пируем и поемБеспечно, радостно и смело.Наш Август смотрит сентябрем -Нам до него какое дело?Здесь нет ни скиптра, ни оков,Мы все равны, мы все свободны,Наш ум – не раб чужих умов,И чувства наши благородны.Здесь нет ни скиптра, ни оков,Мы все равны, мы все свободны.

Приди сюда хоть русский царь,Мы от бокалов не привстанем.Хоть громом Бог в наш стол ударь,Мы пировать не перестанем.Приди сюда хоть русский царь,Мы от бокалов не привстанем.

«Главной заслугой Языкова в области торжественного стиля, – отмечает К. К. Бухмейёр, – явился живой поэтический восторг, который удалось ему создать взамен величавого парения поэзии классицизма XVIII века, и тяжеловесной риторики, сковывающей мысль и чувство гражданских поэтов начала XIX века.

Механизм, секрет этого типично языковского восторга, заставлявшего Гоголя утверждать, что Языков рожден для „дифирамба и гимна“, заключается прежде всего в сочетании стремительного, как бы летящего стиха с особым строением стихотворного периода, при решительном обновлении поэтического словаря. ‹…› Пропуски ритмических ударений на первой и третьей стопе четырехстопного ямба в периоде, передающем непрерывное эмоциональное нарастание, создают впечатление того страстного поэтического „захлеба“, который особенно пленяет в Языкове». А «доведенное до кульминационной точки эмоциональное нарастание разрешается у Языкова, как правило, эффектной афористической формулой, представляющей собой смысловой центр тяжести стихотворного периода. Чаще всего эти формулы определенным образом организованы в звуковом отношении, по-державински громкозвучны. Вот, например, классический период Языкова из песни „Баян к русскому воину при Димитрии Донском“ (1823):

Рука свободного сильнееРуки, измученной ярмом,Так с неба падающий громПодземных грохотов звучнее,

Так песнь победная громчейГлухого скрежета цепей!»

«Языковский стиховой период, – продолжает исследовательница, - оказался великолепно приспособленным для передачи явлений нарастающих, будь то захлестывающее поэта чувство или развивающееся явление природы (например, гроза в „Тригорском“). Это нетрудно проследить в посланиях, которые у Языкова, как правило, приобретают поэтому краски высокого стиля („К Вульфу, Тютчеву и Шепелеву“, 1826):

О! разучись моя рукаВладеть струнами вдохновений,Не удостойся я венкаВ прекрасном храме песнопений,Холодный ветер суетыНадуй и мчи мои ветрилаПод океаном темнотыПо ходу бледного светила,Когда умалится во мне

Сей неба дар благословенный,Сей пламень чистый и священный -Любви к родимой стороне!»

Поражение восстания декабристов Языков воспринял трагически. Приговор и казнь пяти товарищей 7 августа 1826 года вырвали из груди поэта стихи, являющиеся вершиной его вольнолюбивой лирики:

Не вы ль убранство наших дней,Свободы искры огневые, -Рылеев умер, как злодей! -О, вспомяни о нем, Россия,Когда восстанешь от цепейИ силы двинешь громовыеНа самовластие царей!

Поэт никогда не терял веры в торжество свободолюбивых порывов человеческого духа. В 1829 году он написал стихотворение «Пловец» («Нелюдимо наше море…»), которое вскоре стало одной из любимых песен демократической молодежи. Силе могучей природной стихии противостоит в этом стихотворении мужество отважных пловцов, устремленных к общей и светлой цели:

Смело, братья! Туча грянет,Закипит громада вод,Выше вал сердитый встанет,Глубже бездна упадет!Там, за далью непогоды,Есть блаженная страна:Не темнеют неба своды,Не проходит тишина.Но туда выносят волныТолько сильного душой!…Смело, братья, бурей полный,

Прям и крепок парус мой.