История русской революции. Том 1. Февральская революция

Подготовка наступления сопровождалась, разумеется, усилением борьбы с большевиками. Их все чаще обвиняли в стремлении к сепаратному миру. Возможность того, что сепаратный мир окажется единственным выходом, лежала в самой обстановке, т. е. в слабости и истощенности России по сравнению с другими воюющими странами Но никто еще не измерил силы нового фактора: революции. Большевики считали, что избегнуть перспективы сепаратного мира можно лишь в том случае, если смело и до конца противопоставить силу и авторитет революции войне. Для этого нужно было прежде всего разорвать союз с

собственной буржуазией. 9 июня Ленин заявил на съезде советов: «Когда говорят, что мы стремимся к сепаратному миру, то это неправда. Мы говорим: никакого сепаратного мира, ни с какими капиталистами, прежде всего с русскими. А у Временного правительства есть сепаратный мир с русскими капиталистами Долой этот сепаратный мир!» «Аплодисменты», — отмечает протокол. Это были аплодисменты небольшого меньшинства съезда, и именно поэтому особенно горячие

В Исполнительном комитете у одних не хватало еще решимости, другие хотели прикрыться наиболее авторитетным органом. В последний момент постановлено было довести до сведения Керенского о нежелательности отдавать приказ о наступлении до решения вопроса съездом советов. Заявление, внесенное на первом же заседании съезда фракцией большевиков, говорило, что «наступление может лишь окончательно дезорганизовать армию, противопоставляя одни ее части другим», и что «съезд должен дать немедленный отпор контрреволюционному натиску или взять на себя ответственность за эту политику целиком и открыто».

Решение съезда советов в пользу наступления было только демократической формальностью. Все было уже готово. Артиллеристы давно держали на прицеле неприятельские позиции. 16 июня в приказе по армии и флоту Керенский, со ссылкою на верховного главнокомандующего, «обвеянного победами вождя», доказывал необходимость «немедленного и решительного удара» и заканчивал словами: «Приказываю вам — вперед!»

В статье, написанной накануне наступления и комментировавшей заявление большевистской фракции на съезде советов, Троцкий писал: «Политика правительства в корне подрывает возможность успешных военных действий… Материальные предпосылки наступления крайне неблагоприятны. Организация продовольствия армии отражает собою общую хозяйственную разруху, против которой правительство нынешнего состава не может предпринять ни одной радикальной меры. Духовные предпосылки наступления неблагоприятны в еще более высокой степени. Правительство… вскрыло перед армией… свою неспособность определять политику России независимо от воли империалистических союзников. Результатом не могло не явиться прогрессирующее разложение армии… Массовое дезертирство… перестает в настоящих условиях быть простым результатом порочной индивидуальной воли, а становится выражением полной неспособности правительства спаять революционную армию внутренним единством целей…» Указав далее, что правительство не решается «на немедленное упразднение помещичьего землевладения, т. е. на единственную меру, которая убедила бы самого отсталого крестьянина, что эта революция есть его революция», статья заключала: «в таких материальных и духовных условиях наступление должно неизбежно получить характер авантюры».

Командный состав почти сплошь считал, что наступление, безнадежное в военном отношении, вызывается исключительно политическим расчетом. Деникин после объезда своего фронта доложил Брусилову: «Ни в какой успех наступления не верю». Дополнительный элемент безнадежности вносился негодностью самого командного состава. Станкевич, офицер и патриот, свидетельствует, что техническая постановка дела исключила победу, независимо от морального состояния войск: «Наступление было организовано ниже всякой критики». К вождям кадетской партии явилась делегация офицеров, с председателем офицерского союза кадетом Новосильцевым во главе, и предупреждала, что наступление обречено на неудачу и приведет лишь к истреблению лучших частей. От предостережений высшие власти отделывались общими фразами: «Теплилась надежда, — говорит начальник штаба ставки, реакционный генерал Лукомский, — что, может быть, начало успешных боев изменит психологию массы и возможно будет начальникам вновь подобрать вырванные из их рук вожжи». В этом и была основная цель: подобрать вожжи.