Несмотря на то что вся эта борьба из-за сроков и методов восстания велась в течение недель, не все участники ее отдали себе отчет в ее смысле и значении. «Ленин предлагал взятие власти через советы, ленинградский или московский, а не за спиной советов, – писал Сталин в 1924 году. – Для чего понадобилась Троцкому эта более чем странная легенда о Ленине?» И еще: «Партия знает Ленина как величайшего марксиста нашего времени… чуждого тени бланкизма». Между тем у Троцкого будто бы «получается не великан-Ленин, а какой-то карлик-бланкист» Не только бланкист, но и карлик! На самом деле вопрос о том, от чьего имени поднимать восстание и в руки какого учреждения брать власть, вовсе не предрешается какой-либо доктриной. При наличии общих условий для переворота восстание превращается в практическую проблему искусства, которая может быть разрешена разными способами. В этой своей части разногласия в ЦК были аналогичны спору офицеров генерального штаба, воспитанных в одной и той же военной доктрине и одинаково оценивающих общую стратегическую обстановку, но предлагающих разные варианты для разрешения ближайшей, исключительно важной, правда, но все же частной задачи. Припутывать сюда вопрос о марксизме и бланкизме значит обнаруживать непонимание как того, так и другого.
Профессор Покровский отрицает самое значение альтернативы: Совет или партия? Солдаты совсем не формалисты, – иронизирует он: они не нуждались в съезде советов, чтобы опрокинуть Керенского. При всем остроумии такая постановка вопроса оставляет невыясненным: зачем вообще создавать советы, если достаточно партии? «Любопытно, – продолжает профессор, – что из этого стремления все сделать почти легально, советски легально, ничего не вышло, – и власть в последнюю минуту взял не Совет, а явно „нелегальная“ организация, созданная ad hoc». Покровский ссылается на то, что Троцкий вынужден был «от имени Военно-революционного комитета», а не от Совета, объявить правительство Керенского несуществующим. Совершенно неожиданный довод! Военно-революционный комитет был выборным органом Совета. Руководящая роль Комитета в перевороте ни в каком смысле не нарушала советской легальности, над которой издевается профессор, но к которой массы относились крайне ревниво. Совет народных комиссаров также был создан ad hoc, что не мешало ему быть и оставаться органом советской власти, со включением самого Покровского в качестве заместителя народного комиссара просвещения.
Удержаться на почве советской легальности и, в значительной степени, даже в рамках традиций двоевластия восстание могло, главным образом, благодаря тому, что петроградский гарнизон почти целиком подчинился Совету уже до переворота. В многочисленных воспоминаниях, юбилейных статьях, первых исторических очерках этот факт, подтверждаемый бесчисленными документами, считался бесспорным. «Конфликт в Петрограде развертывался на вопросе о судьбе гарнизона», – говорит первая книжка об Октябре, написанная автором настоящего труда в промежутках между заседаниями брест-литовских переговоров, по самым свежим воспоминаниям, и игравшая в партии в течение нескольких лет роль исторического учебника. «Основной вопрос, вокруг которого построилось и организовалось все движение в октябре, – выражается еще определеннее Садовский, один из непосредственных организаторов переворота, – был вопрос о выводе полков петроградского гарнизона на Северный фронт». Ни одному из ближайших руководителей восстания, участников коллективной беседы, имевшей прямой целью восстановить ход событий, и в голову не пришло возразить Садовскому или поправить его. Только с 1924 года внезапно обнаружилось, что Троцкий переоценивает значение крестьянского гарнизона в ущерб петроградским рабочим: научное открытие, которое как нельзя более счастливо дополнило обвинение в недооценке крестьянства.