История русской революции. Том II, часть 2

Авилов говорил о союзе с крестьянством: но, опять-таки, о каком крестьянстве идет речь? Сегодня здесь представитель крестьян Тверской губернии требовал ареста Авксентьева. Нужно выбирать между этим тверским крестьянином и Авксентьевым, наполнившим тюрьмы членами крестьянских комитетов. Коалицию с кулацкими элементами крестьянства мы решительно отвергаем во имя коалиции рабочего класса и беднейших крестьян. Мы – с тверскими крестьянами против Авксентьева, мы с ними до конца и нерасторжимо.

Кто гонится за тенью коалиции, окончательно изолирует себя от жизни. Левые эсеры будут терять опору в массах, поскольку вздумают противодействовать нашей партии. Каждая группа, противопоставляющая себя партии пролетариата, с которой объединилась деревенская беднота, изолирует себя от революции.

Открыто, перед лицом всего народа, мы подняли знамя восстания. Политическая формула этого восстания: вся власть советам – через съезд советов. Нам говорят: вы не подождали съезда с переворотом. Мы-то стали бы ждать, но Керенский не хотел ждать; контрреволюционеры не дремали. Мы, как партия, своей задачей считали создать реальную возможность для съезда советов взять власть в свои руки. Если бы съезд оказался окруженным юнкерами, каким путем он мог бы взять власть? Чтобы эту задачу осуществить, нужна была партия, которая исторгла бы власть из рук контрреволюции и сказала бы вам: «Вот власть, и вы обязаны ее взять!» (Бурные, несмолкающие аплодисменты.)

Несмотря на то что оборонцы всех оттенков в борьбе против нас не останавливались ни пред чем, мы их не отбросили прочь, – мы съезду в целом предложили взять власть. Как нужно извратить перспективу, чтобы после всего, что произошло, говорить с этой трибуны о нашей непримиримости! Когда партия, окутанная пороховым дымом, идет к ним и говорит: «Возьмем власть вместе!», они бегут в городскую думу и объединяются там с явными контрреволюционерами. Они – предатели революции, с которыми мы никогда не объединимся!

Для борьбы за мир, – говорит Авилов, – нужна коалиция с соглашателями. В то же время он признает, что союзники не хотят заключить мир… Маргаринового демократа Скобелева, – сообщает Авилов, – союзные империалисты высмеивали. Но если вы заключите блок с маргариновыми демократами, дело мира будет обеспечено.

Есть два пути в борьбе за мир. Один путь: правительствам союзных и враждебных стран противопоставить моральную и материальную силу революции. Второй путь: блок со Скобелевым, что означает блок с Терещенко и полное подчинение союзному империализму. В своем заявлении о мире мы обращаемся одновременно к правительствам и народам. Но это лишь формальная симметрия. Мы, разумеется, не думаем влиять на империалистские правительства своими воззваниями; однако, пока они существуют, мы не можем их игнорировать. Всю же надежду свою мы возлагаем на то, что наша революция развяжет европейскую революцию. Если восставшие народы Европы не раздавят империализм, мы будем раздавлены, – это несомненно. Либо русская революция поднимет вихрь борьбы на Западе, либо капиталисты всех стран задушат нашу революцию".

– Есть третий путь, – раздается голос с места.

"Третий путь, – отвечает Троцкий, – есть путь ЦИКа, с одной стороны, посылающего делегации к западноевропейским рабочим, а с другой – заключающего союз с Кишкиными и Коноваловыми. Это – путь лжи и лицемерия, на который мы не станем никогда!

Разумеется, мы не говорим, что только день восстания европейских рабочих будет днем подписания мирного договора. Возможно и так, что буржуазия, напуганная приближающимся восстанием угнетенных, поспешит заключить мир. Сроков здесь не дано. Конкретных форм предусмотреть невозможно. Важно и нужно определить метод борьбы, в принципе своем одинаковый как во внешней, так и во внутренней политике. Союз угнетенных везде и всюду – вот наш путь".

«Делегаты съезда, – пишет Рид, – приветствовали его безграничным взрывом аплодисментов, загораясь смелой мыслью защиты человечества». Во всяком случае, никому из большевиков не могло прийти тогда на ум протестовать против того, что судьба советской республики в официальной речи от имени большевистской партии ставилась в прямую зависимость от развития международной революции.

Драматический закон этого съезда состоял в том, что каждый значительный акт завершался или даже прерывался короткой интермедией, во время которой на сцене внезапно появлялась фигура другого лагеря, чтобы заявить протест, пригрозить или предъявить ультиматум. Представитель Викжеля, Исполнительного комитета союза железнодорожников, добивается слова сейчас же и немедленно: ему надо бросить в собрание бомбу до голосования вопроса о власти. Оратор, на лице которого Рид прочитал непримиримую враждебность, начинает с обвинения: его организация, «самая сильная в России», не приглашена на съезд.

– Это ЦИК вас не пригласил! – кричат ему со всех сторон. – Да будет известно: первоначальное решение Викжеля о поддержке съезда советов отменено!