Колыбелью ученого монашества в XVII в. была Киевская Духовная Академия. Ее выпускники уже в молодые годы назначались настоятелями монастырей в Киеве или в южных епархиях. С начала XVIII в. Петр I, как уже говорилось, начал назначать их и в Великороссию, где они становились главным образом преподавателями Московской Академии, в списках которой за первые десятилетия XVIII в. значатся лекторами исключительно монахи киевской выучки [943]
. В одном из указов Петра от 1719 г. предписывалось назначать ученых монахов и иеромонахов в столичные церкви и в Александро–Невский монастырь с перспективой поставления в епископы [944]. Петр хотел иметь образованных епископов и в 1724 г. написал совместно с Феофаном «Объявление, когда и почему возникло монашество, каков был прежний монашеский устав и как должно улучшить теперешний». В этом трактате, и одновременно памфлете против монашества, император набрасывает план учреждения двух семинарий, выпускники которых занимали бы высшие церковные должности. После принятия монашества они должны были в течение трехлетнего испытательного срока в Александро–Невском монастыре наряду с выполнением своих монашеских обязанностей также читать, переводить и сочинять проповеди. Как ученым монахам им в сравнении с обычными монахами полагались привилегии, прежде всего — в отношении одежды и пищи. «Годные» назначались преподавателями духовных училищ, игуменами монастырей и епископами, а «негодные» рассылались по монастырям простыми монахами [945].С начала XVIII в. преподавание в духовных училищах, а затем ректорство в семинариях стали ступеньками лестницы, ведшей к сану епископа. Таким образом, этот высокий сан возлагался на совсем молодых монахов, никогда не видевших монастыря (см. § 18) [946]
. Для того чтобы стать епископом, не нужны были какие–то особые достоинства или выдающиеся качества, достаточно было средних способностей и стажа педагогической деятельности, которые через несколько лет обеспечивали кафедру. Если преподаватель духовного училища из числа ученых монахов переводился из одной семинарии в другую, оставаясь ректором и не достигая епископского сана, то это значило, что либо ему очень не везет, либо у него чересчур самостоятельные, неудобные для Святейшего Синода взгляды [947]. Архиепископ Никанор Бровкович цитирует высказывание профессора Московской Духовной Академии (1833–1867) В. Н. Карпова, воспитавшего несколько поколений ученых монахов: «Много их на моем веку прошло пред моими глазами. Коли кто из них так себе — серединка, флегма, то, что называется ни шатко, ни валко, — такие в жизни идут себе своею дорогой тихо и ровно, и преуспевают, и высоких степеней достигают. А эти даровитые, да энергичные, да пылкие всегда почти погибают» [948]. Святейшему Синоду, а вернее — обер–прокурору, были неугодны одаренные «новаторы», доставлявшие беспокойство и мешавшие привычному, установившемуся ходу вещей. Нужны были натуры послушные, которые спокойно, размеренно двигались бы по проторенной колее. Человек такого поведения со временем мог рассчитывать на сан митрополита или по крайней мере на богатую епархию [949].