История Русской Церкви (1700–1917 гг.)

Священник М. Морошкин, первый, кому довелось заглянуть в архивы Святейшего Синода, так характеризует «реформы» Протасова: «Поверхностно знакомый с сущностью и характером духовных дел, особенно духовного образования, Протасов более обращал внимание на внешний блеск и форму и мало заботился о внутреннем содержании» [1455]. Во главе Духовно–учебного управления был поставлен А. И. Карасевский, один из руководящих чиновников Комиссии духовных училищ, «человек добрый, деликатный, незаносчивый». Он был слепо предан Протасову, точно выполняя все его предписания, и умел по одному намеку обер–прокурора угадывать его желания 

[1456].

Еще до указа 1839 г. Протасов начал «наводить порядок» в Петербургских Академии и семинарии. Об этом сохранились записки очевидца, профессора академии (1833–1852) Д. С. Ростиславова, работы которого, главным образом о духовном образовании и приходском духовенстве в 1830–1860 гг., не лишены, правда, некоторой тенденциозности [1457]

: Ростиславов разделял недовольство многих своих коллег, также не принадлежавших к ученому монашеству, засильем монахов в духовной школе и был склонен в обер–прокуратуре усматривать некоторый элемент «освободительного характера», ограждающий от власти епископов и ректоров. Тем убедительнее его описание отупляющей «военизации» Петербургской Академии и епархиальных семинарий, куда направлялись специальные ревизоры, например, в церковь приходилось ходить строем. Но были и положительные моменты, из которых Ростиславов называет улучшение питания, чистоту в спальных комнатах, обеспечение пусть и единообразной, но порядочной одеждой и практичная обстановка в рабочих помещениях, — все это было инициативой Протасова. Состояние, в котором Протасов застал Петербургскую Академию, было действительно во многих отношениях безрадостным: спальные помещения студентов были переполнены, содержались в беспорядке и служили одновременно рабочими комнатами, где готовились к лекциям. Протасов настоял на устройстве специальных спальных комнат, где, как и в кадетских корпусах, разрешалось находиться только по ночам. Если Петербургская Академия подчинилась новым правилам, то Московский митрополит решительно отказался вводить их. Поэтому Московская Академия смогла приобщиться к этим достижениям лишь позже. И вообще, порядки здесь были, по словам одного из студентов 40–х гг., «патриархальными и свободными», и только в начале 50–х гг. ректор Алексий Ржаницын (1847–1853), стремившийся улучшить условия быта студентов, ввел более строгий распорядок. Что касается митрополита Филарета, то он признал нестроения в академии лишь к концу 50–х гг., когда заявил, что из–за переполненности помещений студентам приходится выполнять свои задания, как на рынке [1458].

В провинциальных духовных школах положение было, разумеется, много хуже, чем в обеих столицах. Сравнивая мемуары начала 20–х и 50–х гг., легко видеть, как мало изменились за это время и условия жизни студентов, и сама система воспитания [1459].

В 1840 г. были изданы утвержденные Николаем «Новые правила» преподавания в семинариях, представлявшие собой точную копию беседы Протасова с архимандритом Никодимом. В годовом отчете обер–прокурора императору от 1840 г. отмечается, что согласно этим правилам из основных дисциплин семинарской программы наиболее важными для сельского священника являются пастырское богословие и гомилетика. Общеобразовательные предметы были сокращены, а философия сведена к логике и психологии, зато были включены новые предметы, «полезные для общежития», такие, как основы медицины, крестьянского хозяйства и естествознание; с 1843 г. в некоторых семинариях стали обучать иконописанию [1460]

. Во всех духовных школах курс обучения был рассчитан на шесть лет. Кроме того, чтобы избежать переполнения низшего класса семинарий (класса «риторов») готовившимися в псаломщики, для последних был организован дополнительный класс.

Избыточность учащихся в духовных учебных заведениях заставила Святейший Синод в 1850 г. отменить обязательное обучение сыновей духовенства непременно в духовных школах, открыв им доступ в школы светские. Еще ранее, в 1842 г., император разрешил принимать выпускников семинарий на государственную службу, отменив существовавшее ограничение, в силу которого выпускники, не принадлежавшие к духовному сословию, могли рассчитывать на место только в «ведомстве православного исповедания» (в качестве чиновников консисторий или учителей семинарий).

В 1836 г. было решено увеличить чрезвычайно маленькие штаты и оклады, особенно в семинариях и духовных училищах. Государственная казна выделила на эти цели дополнительно 468 225 руб., что дало возможность в последующие годы, при обер–прокуроре Протасове, применяясь к местным условиям, укрепить штатное содержание отдельных семинарий [1461].