История Русской Церкви (1700–1917 гг.)

Поскольку эти сочинения Феофана впоследствии сыграли определяющую роль в сложении отношений между государством и Церковью, то важно не только данное в них обоснование абсолютной власти монарха, но также и то, что Феофан избегает выражений «православный царь» или «православный монарх». Он говорит только о «христианском государе» или «христианском монархе», не акцентируя принадлежности российского самодержца к православной вере и православной Церкви. Эту особенность терминологии Феофана нельзя объяснить тем, что он находился под влиянием тех западных теорий естественного права, в которых Божественное происхождение монаршей власти постулируется вне зависимости от того или иного вероисповедания. Ведь известно, что Святейший Синод при Петре I, т. е. в 1721–1725 гг., ведал не только делами православной Церкви, но и других христианских вероисповеданий и даже нехристианских религиозных общин [265]. Святейший Синод был задуман как коллегия, управляющая религиозными делами всех подданных в равной мере. Это соответствовало взглядам и Петра, и Феофана, который рассуждал скорее как государственный деятель, нежели как православный епископ. С психологической точки зрения здесь была допущена ошибка. Уже при чтении «Духовного регламента», как замечает П. В. Верховской, создавалось впечатление, что Петр объявил себя «председательствующим Святейшего Синода» или просто «главою Церкви» 

[266]. Хотя с таким толкованием вполне согласиться нельзя, бесспорно одно — подобные представления имелись, особенно в кругах старообрядцев. Для церковной иерархии и для всего верующего народа это было тем более неприемлемым, что царь именовал себя просто «христианским государем», а не «православным царем» или «православным императором». В религиозных взглядах народа образовалось роковое противоречие, что могло иметь последствия государственно–политического характера. Вопрос о принадлежности монарха к православной Церкви отныне стал политической проблемой. Это видно по законам, издававшимся от Екатерины I до Николая I. В этот период государи делали попытки сгладить образовавшуюся трещину, всячески подчеркивая свою принадлежность к православной вере и православной Церкви. Будучи обязаны к тому законом, они публично как «православные государи» испрашивали себе благословения на царствование у православной Церкви, чтобы тем самым легитимировать свое правление в глазах народа.

До самой кончины Петра Великого 28 января 1725 г. так и не последовало ни какого–либо официального разъяснения со стороны государственной власти, ни нового сочинения Феофана, в которых бы шла речь об отношении монарха к Церкви. Следовательно, оставалось в силе положение, что император всероссийский правит как «христианский монарх». Его личная принадлежность к православной вере и связь его власти с идеей «православного царя», существовавшая в Московской Руси, в официальных документах нигде не отмечена.

Преемницей Петра на престоле стала его супруга Екатерина I (28 января 1725 г. — 6 мая 1727 г.), избранная «правительствующими персонами» и гвардией [267]. Она и ее окружение, очевидно, уже понимали необходимость решительно рассеять сомнения относительно принадлежности царя к православной Церкви, которые возникли в народе в первую очередь под впечатлением сочинений Феофана. В своем завещании 1727 г. Екатерина I повелела: «Никто никогда российским престолом владеть не может, который не греческаго закона» 

[268]. Петр II (7 мая 1727 г. — 18 января 1730 г.), сын несчастного царевича Алексея, равно как и его приближенные, был так тесно связан с консервативной церковно–оппозиционной «старорусской партией», что в его православности не могло быть и тени сомнения. Совсем иначе обстояло дело с императрицей Анной Иоанновной (19 января 1730 г. — 17 октября 1740 г.). Она была выдана замуж за протестанта, герцога курляндского, и провела почти двадцать лет в немецко–протестантском окружении. Неудивительно поэтому, что уже в первых параграфах так называемых кондиций 1730 г. Анне предъявлялось требование исповедовать («содержать») православную веру и распространять православие [269]

. После объявления 25 февраля 1730 г. о своем «самодержавии» Анна постоянно была обеспокоена настроением духовенства, и не раз в своих указах требовала от Церкви ежегодных молебнов о своем «богоугодном правлении». Ее Тайная канцелярия жестоко преследовала всех духовных лиц, которые не совершали таких молебнов. Кроме того, все духовенство обязано было в письменном виде клятвенно подтвердить свою верность императрице [270].

В манифесте по поводу восшествия на престол императрицы Елизаветы (25 октября 1741 г. — 25 декабря 1761 г.) нет никаких заверений в ее принадлежности к православию [271]. Этой «второй Пульхерии» и защитнице Церкви, как называл ее консервативный Ростовский митрополит Арсений Мацеевич, не было нужды доказывать свое правоверие, настолько ее церковность и преданность Церкви были очевидны каждому ее современнику.