Но самая большая часть наших тогдашних обителей были основаны едва ли не потому только, что устроять их было так легко и никому не возбранялось, едва ли не по одному увлечению основателей примером других, не по одному господствовавшему направлению в монашеском мире. Всякий инок вскоре после своего пострижения в каком-либо монастыре уже начинал мечтать, как бы удалиться в пустыню, как удалялись другие, как бы основать свой особый небольшой монастырек или пустыньку. И действительно, едва представлялась возможность, уходил в дремучий лес или другое безлюдное место - а таких мест тогда, особенно на севере России, было весьма много - ставил себе небольшую келью и часовню. К нему присоединялись иногда еще два-три инока, строили себе кельи, иногда небольшую церковь - и вот являлся монастырек или пустынь. Случалось, что первый жар и увлечение проходили, и строители монастырей отправлялись скитаться по миру с иноками для собирания милостыни на свою обитель, обращались к самому царю просить земли и руги и все собранное издерживали на свои прихоти, а церкви, ими основанные, оставались пусты, без пения. Случалось, что подобные монастыри существовали год, два, три или закрывались со смертию своих основателей. Случалось, что иноки заботились об устроении себе отдельных пустынь для того только, чтобы жить на своей воле, не подчиняться никаким монастырским правилам, каков был, например, старец Александр, на которого вынуждены были жаловаться царю братия Кирилло-Белозерского монастыря. Эта страсть наших черноризцев уходить в пустыни и открывать новые монастыри заметна была еще в монгольский период, но не доходила до крайностей, как теперь. И неудивительно, если даже поселяне и землевладельцы, при всем тогдашнем уважении к монашеству, не всегда дружелюбно относились к таким пустынникам, напротив - старались вытеснять, удалять их из своих мест, а иногда даже умерщвляли.
Много у нас числилось монастырей, но что это были за монастыри? В большей части из них жило по два, по три, по пяти и до десяти иноков; в других - от десяти до двадцати, а таких, в которых число братий простиралось от 20 до 50, мы можем указать едва десять. Таких же, где число это восходило выше 50, нам известно еще менее. И именно: в Боровском Пафнутиевом при жизни основателя находилось до 95 иноков; в Иосифовом Волоколамском - иногда 100, а иногда 130; в Данииловом Переяславском - от 55 до 70; в Болдином Герасимовом при жизни основателя - до 140; в Александро-Свирском - от 59 до 86; в Антониевом Дымском - до 55; в Корнилиевом Комельском - до 90 и в Антониевом Сийском - до 73. Не знаем, насколько справедливы свидетельства иностранцев о Троице-Сергиевой лавре, будто в 1-й четверти XVI в. в ней находилось 300 иноков, а под конец настоящего периода даже до 700, кроме слуг. Но в монастыре Кирилло Белозерском, одном из самых главных и богатейших наших монастырей того времени, число братий едва ли не ограничивалось иногда лишь несколькими десятками. Потому-то многие монастыри вследствие своей малолюдности и скудости во всем не в состоянии были существовать самостоятельно, а считались только приписными к другим монастырям, большим, от которых получали и настоятелей и нередко самые средства к жизни, а некоторые иногда доходили до совершенного упадка. Значит, при множестве монастырей нельзя сказать, чтобы у нас было тогда слишком много и монахов. Вместо четырехсот тогдашних обителей их оказалось бы, может быть, сорок или пятьдесят, если бы все их жильцы были соединены в такие общежительные обители, какие существуют ныне, в сто, двести, триста человек и более.