История руссов. Славяне или норманны?

Нам понятен первый русский монах-летописец, выписавший из греческого источника все, что он только мог найти о походе руссов на Царьград, но нам вовсе непонятны соображения дальнейших русских историков, отбросивших в сторону гораздо более полные, точные и авторитетные сведения о том же событии.

Вышло так, как будто историческая наука приблизительно с 1114 года, когда писалась летопись, не сделала решительно никаких успехов, а между тем источник сведений был доступен уже в печатном виде по крайней мере с 1860 года, когда он был опубликован в переводе на латинский язык. В 1864 году появился перевод с греческого на русский, затем в 1870 и 1894 годах вышли в свет работы, бросающие дополнительный свет на события. Все эти труды, однако, не возымели действия.

Русские историки, по-видимому, вовсе не интересовались тем, что сохранила история в источниках других народов о руссах. Казалось бы, видя бедность, подчас чрезвычайную тенденциозность русской летописи, следовало узнать истину из чужеземных источников, этим пренебрегли.

Такая методика наших историков совершенно непростительна, более того — возмутительна. Если упускать из виду первоисточники безукоризненной ценности, опубликованные почти 90 лет назад, если быть глухим к голосу логики, звучащему из огромного количества достоверных источников, то лучше оставить университетскую кафедру и пойти по иному пути, где не требуется никакой ответственности и где личная блажь пользуется достаточным почетом.

При всем нашем желании, мы не можем найти даже тени оправдания такой непростительной небрежности. Конечно, в мелочах каждый может ошибаться, но извратить, оплевать начало нашей истории дано только нашим профессиональным историкам.

Допустим, однако, что Иловайские, Платоновы, Ключевские и т. д. как-то «обмишурились», но что же делали другие историки? Ведь если они знали о свидетельстве Фотия, то почему они не подчеркнули, что версия русской летописи совершенно не соответствует действительности? Ведь поход окончился триумфом, а не разгромом. Если в продолжателе хроники Георгия Амартола мы не находим ни слова о причине нападения руссов на Царьград, то у Фотия мы находим совершенно ясное объяснение: руссы (очевидно, купцы или наемные рабочие-молотильщики хлеба) были должны грекам какую-то мелочь, то ли во время спора (надо полагать), то ли по приказанию императора (на это имеются намеки), а руссы частью были убиты, а частью обращены в рабство за неплатеж долгов. В дальнейшем греки отказались наказать виновников и уплатить материальное вознаграждение (как это полагалось согласно договорам Руси с Византией). На руссов греки посмотрели свысока: стоит ли, мол, считаться с какими-то варварами. Это вызвало карательный поход на Царьград со стороны руссов.

Допустим, что историкам эти обстоятельства не были известны по первоисточникам греческим и латинским (спрашивается: кому же их читать?), но ведь они все это могли легко найти у Иловайского, давшего довольно подробное описание похода руссов на Царьград.

Историки наши поверили не Фотию, а заграничным норманистам, рассматривающим поход, как акцию разбойников-норманнов или (в крайнем случае), как акцию киевских норманнов, подбивших Русь на грабительский поход. Поверили, потому что были особые причины изображать войну двух государств, хотя и кратковременную, как разбойничий налет.

Основных причин две. Первая: ложный метод, употребляемый в истории, позволяющий безнаказанно делать ошибки, высказывать нелепые предположения, возможное считать за доказанное и т. д.

В ряде дальнейших очерков мы покажем много примеров полной беспомощности историков в решении элементарных задач логики, невероятной рассеянности, твердой уверенности, что без ошибок работать нельзя, а главное — личного произвола и фантазии.

Здесь не место входить в рассмотрение ошибок и характеристики метода историков, скажем только, что в науках естественных применение его невозможно, — через самое короткое время представители такого метода были бы просто выброшены из среды ученых натуралистов.

Вторая причина: необыкновенная податливость в отношении сильных мира сего. О «суде» истории говорить нельзя, ибо принцип судей: «чего изволите?» Все в нашей истории, как мы увидим в дальнейшем, именно в ее толковании, делалось прежде всего под влиянием политических соображений, о беспристрастности даже заикаться нельзя. Историю «делали», выдергивая из ее архивов желаемые факты и создавая картину, которая требовалась заказчиком. Словом, как на портрете у московского купца, который требовал от художника, чтобы на его портрете «en face» у него был «римский профиль».

Эти две причины создавали узость мышления, выйти из рамок принятого, даже под влиянием новых фактов, они не были в состоянии. В результате наши историки никак не могли поверить, что к моменту появления Руси на страницах всеобщей истории Киевская Русь представляла собой довольно мощное государство, не постеснявшееся защищать силой свои права в отношении самого могучего государства той эпохи и области Европы — Византии.