Как-то раз, еще в Южной Каролине, ему показалось, что патрульный полицейский увязался за ними: полицейский автомобиль шел позади в 20 ярдах, не меняя дистанции. Ему даже показалось, что полицейский говорит что-то по рации. Он сразу же сбросил скорость на пять миль и сменил ряд, но патрульная машина не обогнала его. Сердце его упало: он уже представлял себе, как полицейский обгоняет, включает сирену, приказывая прижаться к обочине. Потом начнутся вопросы. В этот час – около шести вечера – автострада была переполнена машинами: он чувствовал, что попал в ловушку: беспомощный, пассивный участник напряженного движения, уповающий на милость того, кто сидел в патрульной машине. Надо что-то придумать. Его просто влекло общим потоком к Чарльстону, миля за милей по равнине, поросшей кустарником. Вдали виднелись группки убогих домов с остовами гаражей. Номера этой магистрали он не помнил. В зеркале заднего вида он увидел, как в хвосте нескончаемой вереницы машин, позади полицейского автомобиля, старый грузовик выпустил длинный столб черного дыма из похожей на печную выхлопной трубы рядом с двигателем. Он с ужасом представил, как полицейский заорет ему: «Выходи!» и как закричит высоким тонким голосом девочка: «Он заставил меня поехать с ним, он привязывает меня к себе, когда спит!» Южное солнце, казалось, атаковало его лицо, впилось в поры. Патрульная машина сменила ряд и начала приближаться. «Ублюдок, это не твой ребенок! Кто она?!»
Потом его посадят в камеру и начнут бить, методично обрабатывая дубинками…
Однако ничего этого не произошло.
3
Вскоре после восьми он съехал на узкий проселок, покрытый словно недавно выкопанной рыжей грязью. Он уже не был уверен, в каком штате находится: в Южной Каролине или Джорджии; они – как, впрочем, и все остальные штаты, – словно жидкость, перетекали друг в друга и сливались один с другим, устремляясь вперед, как автострады. Все было неправильно. И находился он в неправильном месте: и жилья здесь не могло быть, и просто находиться здесь нельзя было, в этом диком и враждебном краю. Незнакомые виноградные лозы зелеными плетьми цеплялись за бампер. Последние полчаса указатель топлива стоял на «Е». Все было не так. Все! Он взглянул на девочку – девочку, которую похитил. Она спала, как кукла, спина прямая, ноги в теннисках не доставали до пола. Она слишком много спит. Может, больна, может, умирает.
Она проснулась под его взглядом.
– Мне опять нужно в туалет, – проговорила она.
– С тобой все в порядке? Ты не больна?
– В туалет хочу.
– Ладно, – проворчал он и потянулся открыть дверь.
– Можно я сама? Я не убегу. Я ничего такого не сделаю, правда.
Он взглянул на ее серьезное лицо, темные глаза на оливковой коже лица.
– Ну, куда я денусь? Я даже не знаю, где я.
– Я тоже.
– Так можно?
Когда-нибудь это должно было произойти: он не мог держать ее за руку все время.
– Обещаешь? – спросил он, зная, что задает глупый вопрос.
Она кивнула.
– Хорошо, – сказал он.
– А ты обещаешь, что не уедешь?
– Обещаю.
Она открыла дверь и вышла из машины. Это было испытанием – не следить за ней. Проверкой. Ему бы очень хотелось, чтобы ее рука была привязана к его руке. Вот сейчас она пустится наутек, закричит… Но нет, она не кричала. Все-таки часто, думал он, что-то ужасное, чего со страхом ждешь, не происходит: злой рок дает сбой, и все встает на свои места – словно ничего и не было. Он испытал громадное облегчение, когда девочка вернулась, – вот и опять не разверзлась черная пропасть под ним.
Он закрыл глаза и увидел разделенное белыми полосами пустое шоссе, разматывающееся перед ним.
– Надо найти мотель, – произнес он.
Она вытянулась в кресле, ожидая его указаний. Тихонько мурлыкало радио – нежное, ласкающее пение гитары. На мгновение мелькнул образ: девочка мертва, язык высунут, глаза вылезли. Она совершенно не сопротивлялась ему! А потом он стоял – ему так казалось – на улице Нью-Йорка, одной из Восточных Пятидесятых, одной из тех улиц, где хорошо одетые женщины выгуливали овчарок. И была там одна из тех женщин, и тоже прогуливалась. Высокая, в красиво вытертых джинсах и дорогой рубашке, очень загорелая, солнечные очки сдвинуты на лоб – она прошла мимо него. Большая овчарка трусила позади, виляя задом. Он стоял достаточно близко к женщине, чтобы разглядеть веснушки в вырезе расстегнутого ворота ее рубашки.
Ах…
Когда он очнулся от своих мыслей, гитара все еще ласково пела, и, перед тем как включить зажигание, он погладил девочку по голове.
– Поехали, найдем гостиницу, – проговорил он.
Долгий час он просто продолжал движение вперед, защищенный коконом оцепенения и механикой вождения: почти один на темном шоссе.
– Ты не обидишь меня?
– Откуда ж мне знать.
– Не обидишь, я знаю. Ты мой друг.