История советской фантастики

Это был настоящий сюрприз. В советской прессе, конечно, Уэллса время от времени поругивали за пацифизм, однако среди читателей авторитет автора знаменитого романа "Первые люди на Луне" был очень высок, и никто не ожидал, что осмотрительный британец решит посетить I Съезд. В предварительном списке гостей имени Уэллса, кстати, и не было, как не были упомянуты и другие фантасты - соотечественник Уэллса Олдос Хаксли (в тогдашней транскрипции Альдус Гексли), а также два американца - Стенли Уэйнбаум и знаменитый автор "Лунной заводи" Абрахам Меррит. Много позже в своих мемуарах, опубликованных в 1990 году, Степан Кургузов вспоминал, как непросто ему дались приглашения писателей, которые тогда относились к Советскому Союзу, мягко говоря, не слишком доброжелательно. Гостей (в особенности, американцев) подкупило то обстоятельство, что в СССР - по необъяснимым для них причинам - фантастическая литература начинала все явственнее занимать привилегированное положение. На Западе, при всей ее популярности, она оставалась третьестепенной, развлекательной литературой, зато в Советском Союзе фантастика выдвигалась на передний край. Такого у себя на родине не могли вообразить ни автор "Марсианской одиссеи", ни автор "Корабля Иштар", ни создатель "Человека-невидимки", ни даже ироничнейший творец "Дивного нового мира". (Между прочим, только этим фактом и можно объяснить донельзя снисходительное, почти дружеское отношение целого ряда знаменитых западных писателей-фантастов - кроме, конечно же, Кингсли Эмиса и Роберта Хайнлайна - и к сталинскому, и к хрущевскому, и к брежневскому режимам: страна, где их любимый жанр пребывал в условиях "наибольшего благоприятствования", в их глазах выглядела уже не таким монстром. Это, впрочем, не мешало нашим идеологам даже мягкую критику позиции СССР зарубежными фантастами считать "идеологическими диверсиями" и искать смертельных врагов там, где они могли бы обрести союзников...)

Точный текст выступления Герберта Уэллса на съезде нам неизвестен. Дело в том, что знаменитый фантаст говорил несколько в сторону от микрофона, потому его английский мало кто мог разобрать даже в первых рядах. Что касается перевода, который С.Кургузов прочел по бумажке после выступления писателя, то там содержались довольно тривиальные пассажи по поводу его давнего визита в Советскую Россию, разговора с "кремлевским мечтателем" и огромном впечатлении, которое-де производит на Уэллса сегодня осуществление планов по электрификации и промышленному строительству. ("Вы - страна подлинно научной фантастики, в вашей стране мне было бы трудно придумать что-то новое, необыкновенное, едва ли не все создано уже вашими руками..." и т.п.) К.Чуковский в своих дневниках высказывал предположение, что текст выступления и текст перевода были не вполне аутентичны: судя по всему, Кургузов не рискнул цензурировать английский вариант, зато внес существенные изменения в русский, усилив элемент "небывалого восторга достижениями". Таким образом, все стороны остались довольны - и Уэллс, который сказал то, что хотел, и Кургузов, который донес до аудитории то, что сам счел нужным. Уэйнбаум, Хаксли и Меррит не выступали. Они просто-напросто копили впечатления, одновременно собирая материал для своих новых фантастических романов (и точно: отголоски съездовских приключений можно - в преображенном виде - отыскать в "Обезьяне и сущности" Хаксли и в "Семи шагах к Сатане" Меррита... произведения эти, впрочем, до конца 80-х на русский язык все равно не переводились). Помимо всего прочего, сам факт выступления Герберта Уэллса имел большое пропагандистское значение и весьма поднимал акции Кургузова в секретариате СП. Нетрудно было заполучить на съезд наших друзей и явных единомышленников - таких не очень известных писателей, как Бен Филд, Амабель-Вильямс Эллис или Роберт Геснер. В то время как фигуры Уэллса или Хаксли уже сами по себе выглядели впечатляюще, придавали 1 Съезду дополнительную респектабельность.

Обещанный в программе доклад Молотова не состоялся. Официально было объявлено, что вместо председателя Совнаркома доклад о фантастике сделает сам Степан Кургузов. Скорее всего, Молотов изначально не собирался выступать, заранее и по договоренности предоставив это право С.Кургузову. Замена предполагала, что, таким образом, руководитель Секции фантастов как бы уравнивался в части прав с одним из самых влиятельных партийных функционеров. Причем, доклад, сделанный как бы "вместо" Молотова, соответственно, приобретал очевидные черты партийной установки. Ни о чем лучшем Кургузов и мечтать не мог.