История тела. Том 2: От Великой французской революции до Первой мировой войны

В течение второй половины XIX века контрацепция развивается под влиянием целого ряда факторов. Среди них расцвет индивидуализма, усиление чувств по отношению к женщине и ребенку, повышение цен на образование, запоздалый след относительно либеральной нравственной теологии, отзвук текстов Альфонсо Лигуори, расширение эротических практик, а также теории Луи Пастера и новые знания о гигиене, заставившие женщину пересмотреть свое отношение к собственному телу. Именно тогда разразился скандал вокруг неомальтузианской пропаганды, выступающей за вагинальные инъекции, а также за использование «губок безопасности», пессариев и хининовых суппозиториев, считавшихся в то время спермицидами. Однако Франсис Ронсен показал незначительность влияния этого эпизода[455].

Напротив, последняя защитная мера против рождения ребенка — аборт, специфически женский способ контрацепции, получает в обществе все большее распространение. В первые две трети века к хирургическому вмешательству обращались в основном проститутки, содержанки, соблазненные девушки и боявшиеся потерять свою честь вдовы. Используя термин Паран–Дюшатле, скажем, что аборт ограничивался сферой «подавленной сексуальности».

Вскоре после триумфа теорий Пастера, где–то в конце 1880‑х годов, операция становится менее рискованной и к аборту начинают прибегать замужние женщины, не желающие иметь больше детей. В этот момент, в первую очередь в рабочей среде, у женщин, обменивающихся адресами «незарегистрированных врачей» и «мастериц по созданию ангелов»[456], формируется новая солидарность. Так сам по себе начинает вырисовываться «домашний феминизм», и его сила поражает в сравнении с той осторожностью, которую проявляли в данных вопросах открытые феминистки. Впрочем, осторожными стоит быть и нам. На рубеже веков как противники, так и сторонники абортов стремились преувеличивать количество оперативных вмешательств. Современные специалисты в области исторической демографии склоняются к тому, что в конце XIX века ежегодно на всей территории Франции проводилось не более 150 000 абортов. Что касается овариэктомии, проводившейся (несмотря на ужасы, описанные в «Плодовитости» Золя) исключительно с целью дальнейшего получения удовольствия без риска беременности, то сегодня разумнее всего сказать, что эта операция была явлением довольно редким.

В то время, когда Пьер Жане начинает практиковать кабинетную психотерапию, а Фрейд пишет свои книги, которые приобретут настоящую известность во Франции лишь накануне Первой мировой войны, устанавливаются напряженные отношения между стремлением к удовольствию и страхом перед опасностями, подстерегающими того, кто удовольствию предается. Поведением людей руководит новое отношение к телу как к сексуальному объекту. Нарушения связываются не только с нравственным запретом. Удовольствие несет с собой смерть.

ГЛАВА II Боль, страдание и беспомощность тела

Ален Корбен

I. Телесная бойня

Несмотря на то что французское «massacre»[457]

происходит от арабского слова, обозначающего скотобойню, французский язык изначально использовал его в применении к псовой охоте. Оно обозначало одновременное убийство нескольких беззащитных жертв группой охотников в соответствии с ритуалом, вокруг которого строился дионисийский обряд[458]. За этим термином скрывается другой, обозначающий добычу (curée). Перенесенный на человека, термин «massacre» противопоставляется таким явлениям, как пытка и казнь, решение о которых выносится судом. Он отличается и от перестрелки или расстрела, чаще всего исключающих участие ликующей толпы в коллективном убийстве.

В том, что касается животных, забой дичи кардинально отличается от убоя скота, который есть не что иное, как овеществление, превращение тела животного в мясо без предварительной охоты, без различных игровых форм социализации, без каких бы то ни было коллективных эмоций. Расчленение животного становится не ритуальным, а техническим действием.

Чтобы понять специфику практик и видов «забоя» человеческого тела в XIX веке, необходимо указать на переворот в культуре чувственного. Природа этого переворота — антропологическая; он начинается не позднее середины XVIII века, и с тех пор бесконечные споры о большей или меньшей жестокости различных эпизодов Французской революции не утихают. Так, например, в наше время историку необходимо отказаться от вынесения вердиктов, от сопоставления удельного веса «хороших» и «плохих» поступков участников исторических событий. Цель такой исторической работы не столько в понимании прошлого, сколько в разграничении соперничающих лагерей.