История унтера Иванова

Милостивый государь мой Михайло Андреевич! Его императорское величество, ознакомившись с рапортами полковых командиров гвардейского корпуса о состоянии вверенных им войск за истекший 1817 год, приказать соизволил затребовать от вашего превосходительства самое подробное изъяснение причины столь значительной убыли нижним чинам лейб-гвардии в Конном полку, коих рапортом вашим показано умершими от болезней и через лишения себя живота 66 унтер-офицеров и кирасир.

Сообщая вашему превосходительству таковую монаршую волю, предлагаю незамедлительно представить в дежурство Главного штаба означенное изъяснение для доставления оного мне к докладу государю императору.

Начальник Главного штаба генерал-адъютант князь Волконский.

Вертясь с боку на бок прошлой ночью, Арсеньев никак не мог предположить такого вопроса. Эту цифру и сам хорошо помнил, она гвоздем сидела в сердце. В мирное время, без походов и повальных болезней, похоронить за год 66 человек, в то время как под Бородином полк потерял убитыми всего 18 кирасир! Истинным позором ложилась бы на командира полка такая убыль, кабы не порядки, что повелись в гвардии после войны. Против них, идущих от самого царя, разве открыто восстанешь? А он все же боролся и будет бороться, пока ума и сил хватит, хотя чувствует себя, как некий гишпанский гидальго в бою с мельницей, крыло которой не остановить, а самого невесть куда забросит.

Но ужели не понимают, что запрос сей звучит как злая насмешка! Они — царь, Волконский, Закревский и прочие лицемеры — удивляются, видите ли, отчего столько солдат помирает! Ах, фарисеи, играющие в добрых отцов-командиров!.. Однако же нонешняя бумага, хотя дающая ему новый обидный щелчок, в то же время бессомненная ихняя промашка, потому что предоставляет законное право цыкнуть на полковых живодеров, на главного из них, которого до сих пор ничем пронять не удавалось… Только лучше без крика, раз уж остыл немного, а припугнуть поумней, чтобы осел в подлом рвении, придержал кулаки…

Дверь скрипнула, командир полка поднял голову. У порога вытянулась массивная фигура командира 3-го эскадрона барона Вейсмана. На генерала не мигая смотрели зеленоватые глаза под белесыми бровями.

Арсеньев указал на стул по другую сторону стола:

— Прошу садиться и ознакомиться с сим высочайшим замечанием.

Ровным шагом, кладя на пол разом всю ступню, но совсем неподвижный корпусом, к которому, строго по правилу, левая рука прижимала шляпу и шпагу, Вейсман подошел, коротким движением отвел фалды мундира, чтобы не смять их, сел неглубоко и совершенно прямо, взял протянутую бумагу.

«Кукла заводная!»— думал Арсеньев, глядя в неподвижное, ровно розовое лицо, на точно в уровень губ подбритые и зачесанные вперед баки, на большую, в белой замше кисть руки, держащую бумагу.

Окончив чтение, Вейсман поднял глаза на генерала.

— Коим образом вы полагаете, барон, я должен ответить на сей запрос? — осведомился Арсеньев.

— Нахожусь в затруднительности, ваше превосходительство. — Вейсман помолчал. — Опытность вашего превосходительства… — Он кашлянул в поднесенную ко рту ладонь.

«Здесь небось не то, что кирасир последними словами костить», — подумал генерал и сказал, глядя в пустые глаза барона:

— Однако как бы вы пояснили в сем ответе семнадцать покойников, кои ложатся на эскадрон, с начала прошлого года вами командуемый? Из оных, как помнится, шесть лишили себя жизни и еще пятеро скончались после учиненного вами наказания.

— То были самые нерадивые кирасиры, ваше превосходительство, — возразил Вейсман. — И почти при всяком наказании находились полковые медики.

— То-то, что «почти», — подчеркнул генерал. — А двое из них были кавалерами знака святые Анны, навсегда избавляющего нижних чинов от телесного наказания. Что же до медиков, с оных также возьмется ответ. Мной уж послано за старшим лекарем.

— Однако же, ваше превосходительство, эскадрон мой на все смотры, из коих один высочайший, аттестован как лучший даже в бригаде по выправке людей, в то время как в командование ротмистра Шарлемонта… — Барон заметно приосанился.