История Византийских императоров. От Константина Великого до Анастасия I. Том1

Правда, история по обыкновению не раскрыла нам всех тайн этого события: в последствии св. Амвросий сам свидетельствовал, что император был обманут, и его гнев излился на фессалоникийцев под влиянием чужих слов, сильно исказивших действительность [466]. По крайне мере, сохранились свидетельства того, что инцидент был инспирирован неким Руфином — придворным советником царя, имевшим свои виды на Фессалоники; с ним мы столкнёмся при жизнеописании детей святого императора. Как говорят, Руфин заметно преувеличил вину жителей города, зная, что император по характеру очень вспыльчив, и сделал всё, чтобы отмщение было действительно жестоким.

Как можно понять, св. Феодосий едва ли мог знать, какое наказание Руфин готовит городу; очевидно, он надеялся, что по обыкновению произведут дознание, обнаружат организаторов волнений и определят меру наказания. Собственно говоря, царь вдруг оказался

перед фактом случившегося, не имея возможности что-либо исправить. Тем более, заслуживает внимания его поведение в этой ситуации, когда его, практически невиновного в избиении фессалоникийцев, властелина мира, спасителя отечества, всемогущего императора, ждало позорное и публичное

церковное наказание. Наказание, наложенное не Вселенским Собором, которому уже приписывали прерогативы рассматривать церковные дела в отношении самых высоких лиц, не группой архиереев, а всего-навсего архиепископом одного из городов Империи.

Примечательно, что св. Феодосий не пытался уйти в сторону и указать св. Амвросию истинного виновника трагедии. Он благородно и смиренно принял наказание, искренне раскаиваясь в избиении жителей города и негодуя на себя за собственную нераспорядительность и вспыльчивость — черты характера царя, менее всего виновные в происшедших событиях. По обыкновению, будучи истинным христианином, св. Феодосий принял всю вину за случившееся на себя, нисколько не сомневаясь в том, что эта жестокая история не случилась бы, если бы он не был грешен и не предотвратил её. Прямым свидетельством этого является то, что ни в данный момент времени, ни позднее святой царь не отмстил Руфину, хотя и ясно отдавал себе отчёт в его роли в данных событиях, и даже назначил его советником и опекуном старшего сына Аркадия.

Это — удивительная история, совершенно несвойственная истории взаимоотношения Церкви и власти в прежние года, далеко не обычная реакция епископата на те или иные действия императора.

Впервыена царя была наложена епитимия (отлучение от принятия Святых Даров), и, что ещё более удивительно, самодержец послушно склонил свою главу перед словом клирика, исполняя наложенное на него наказание. До св. Константина такое, конечно, представить себе было невозможно, да и при нём едва ли кто посмел бы высказать императору столь резкий протест, отказав ему как члену Церкви в высшем таинстве. При предыдущих царях, когда полыхали церковные споры, такой приговор епископа мог окончательно определить симпатии царя в пользу конкретной партии. Впрочем, и сейчас, ввиду необычности ситуации, едва ли вся

Церковь одобряла поступок св. Амвросия; можно лишь в очередной раз удивиться твёрдости характера и сугубой принципиальности Святителя. Но и поведение святого императора заслуживает уважения: приняв епитимию от архиепископа Медиоланского, он на деле показал, что для него и в его понимании Церковь и Империя существуют органично, слитно, и сам император обязан подчиняться церковной дисциплине, хотя бы и наперекор собственной выгоде. Сложив с себя знаки царской власти, св. Феодосий публично в храме оплакивал свой грех, и со слезами просил прощения [467]. Вскоре царь был прощён.

Впрочем, этот эпизод имеет второстепенное отношение к готскому вопросу. Главное заключается в том, что, по мнению св. Феодосия, с которым сложно не согласиться, любой инцидент с готами мог сиюминутно прервать сложившееся хрупкое равновесие. Жители Фессалоник, ослушавшиеся царского приказа, фактически могли развязать новую Готскую войну, и ещё вопрос, кто вышел бы из неё победителем. Поэтому, надо полагать, и последовала столь жестокая реакция императора.