История Византийских императоров. От Константина Великого до Анастасия I. Том1

Самый простой способ адаптации заключался в том, чтобы войти в политическую структуру римской государственности. Но Теодорих пошёл несколько дальше: он сохранил римские политические институты, но подчинилих своей власти, оставил римскую аристократию и даже защищал оружием своих солдат, но заставил служить себе. Более того, понимая глубоко в душе, что его соплеменники обречены на романизацию, великий остгот заявил, что пришёл защищать древние права и ценности римского народа. В одном из посланий к населению страны Теодорих писал: «Вам следует без сопротивления подчиняться римским обычаям, к которым вы вновь возвращаетесь после длительного перерыва, ибо должно быть благословенно восстановление того, что, как известно, служило процветанию ваших предков. Обретя по Божественному соизволению древнюю свободу, вы опять облачаетесь в одеяния римских нравов»

[938].

Обозначившийся политический и правовой дуализм проявлял себя и в том, что ни один гот не имел права войти в состав римских публичных учреждений, но ни один варвар никогда не представал и перед римским судом — их судил только готский военный трибунал. Готы всегда дистанцировались от римлян по национальному признаку, и закономим было запрещено жениться на римлянках [939].

Хотя Зенон и не признал Теодориха законным правителем Италии, тот нисколько не беспокоился таким признанием. В большей степени его волновал вопрос укрепления личной власти и адаптация римских учреждений под остготские порядки. Не разрушая римской администрации, он тем не менее установил свои королевские суды, королевские комитеты и королевскую стражу. Король начал чеканить собственную монету, где наряду с изображением императора присутствовала и его монограмма. Если Теодорих считал, что римские учреждения функционируют плохо, он решительно вмешивался в их работу и поправлял. Иными словами, он действовал по факту, как полновластный правитель Италии

, круг полномочий которого едва ли кто смог бы ограничить [940].

Как политический гений своего времени, он не удовлетворился привычными желаниями ограбить захваченную территорию и затем бросить её. Не в силах немедленно создать остготскую политическую систему, он временно принял римскую, максимально проследив, чтобы итальянская культура не ассимилировала его германцев, но неуклонно продолжал ту линию поведения, что всё, чужое ему, должно было при нём или его преемниках закончить своё существование. Объективно, при продолжении господства остготов в Италии через некоторое время это грозило либо вызвать серьёзный политический и культурный конфликт между римлянами и остготами (что, кстати, вскоре и произойдёт), либо требовало германизировать все институты древнего Рима.

Сохранилось одно из посланий Теодориха правителю провинции, некоему Севериану, в котором остгот, нисколько не сомневаясь в своих полномочиях, отдаёт поручения римским чиновникам и сборщикам податей, обрамляя свои приказы общими рассуждениями о справедливости. «Разумная справедливость, — пишет он, —

требует, чтобы сильнейшие были обуздываемы, и чтобы через то прелесть мира и тишины распространялись одинаково на всех. Мы часто получаем жалобы наших подданных из провинции.», и далее по тексту [941]. Особенно обращает на себя внимание словосочетание «наши подданные». Конечно, вопрос легитимности своей власти в глазах итальянцев серьёзно волновал Теодориха. Титул «rex»

звучал очень сомнительно для римского уха, и оскорблял патриотические чувства итальянцев, как понятие, напрямую связанное с тиранической властью германцев. Поэтому Теодорих настойчиво проводил ту мысль, что его поход в Италию санкционирован императором Зеноном, а сам он, принадлежащий к ветви готской королевской династии Амалов, обладает высшим римским титулом magister militum [942]. Остготы по-прежнему благоговели перед властью Римского императора, но при помощи сановников Теодорих пытался обосновать ту мысль, что Римский василевс не является единственным сувереном и источником политической власти всех остальных правителей. Он являет собой лишь образ, которому должны следовать остальные правители, но сама королевская власть отнюдь не делегирована императором, а представляет собой самостоятельное целое [943].