История Византийских императоров. От Константина Великого до Анастасия I. Том1

Юлиану хотелось продемонстрировать на собственном примере блистательного государя и полководца, наполненного всяческими доблестями и дарами, милостивого и снисходительного, благородного и твёрдого, такого философа на тронепо примеру героев Гомера и мудрецов Платона. Когда его учитель Оривасий сказал Юлиану: «Не должно, быв в гневе, обнаруживать его голосом и взглядом», тот ответил: «Ты прав — увидишь, придётся ли тебе в другой раз обвинить меня в этом»

[288]. Обременённый многими государственными делами, он не оставлял упражнений в словесности, очень заботясь о впечатлении, которое производил на окружающих [289].

Юлиан хотел всем показать, что добродетели не являются исключительной чертой христианина, но, напротив, приверженец отеческих богов должен снискать ещё большее одобрение людей своими поступками и делами. Нельзя сказать, что всё это было исключительно показными демонстрациями, но, надо признать, в основе всего этого лежали гордыня и самолюбование

. Это был искренний в своём роде и честолюбивый молодой человек, носящий в себе печаль ранних утрат и недоверия к окружающим, скрытный и не без хитрости, в отдельные моменты циничный и дерзкий лицемер, решительный, сметающий все преграды со своего пути. Ему очень хотелось остаться в памяти потомков великим философом и бесстрашным государем, «Апология» Платона бередила ему душу и налагала некий высший образ мыслей и поступков, которым Юлиан желал следовать. Безусловно, он обладал твёрдым характером и незаурядной выдержкой. Так, уже на смертном ложе он беседовал со своим любимцем Максимом о высоте души, как будто тень смерти не стояла у изголовья его ложа.

Его философские настроения хорошо передаёт следующий случай. Задолго до своей смерти он получил предсказание собственной смерти: «Когда, потрясая мечами, ты покоришь скипетру своему персидское племя до Селевкии, тогда, освободясь от смертных, подверженных страданию членов, ты вознесёшься к Олимпу на лучезарной колеснице и, возвращаясь в вихрях бурных, достигнешь родной обители эфирного света, откуда, заблудившись, ты нисшел в человеческое тело». Восторгу Юлиана не было предела! Он радостно говорил, что с удовольствием оставит своё смертное бренное тело и воспарит в мир идей и духов — ясный и классический пример, позволяющий доказать, что «предсказатель» вполне владел философскими настроениями Юлиана (а, судя по отрывку, он полностью был погружен в философию Платона) и слабыми сторонами его души [290].

Эвнапий Сардиец (346 — после 404 г.), приверженец язычества и глубокий почитатель Юлиана, говорил, что тот имел любовь к воинам не потому, чтобы льстить им, но потому, что знал, что это полезно. Милосердный к преступникам, полагал историк, он всячески демонстрировал свою доступность и открытость людям, к которым выходил после языческих богослужений; «многие тяжебные дела доходили до Юлиана, все вполне удовлетворялись правосудием судящим их»

[291]. Однако некоторый неизвестный христианский писатель того века более жёстко и — главное — объективноописывает василевса: «Он избрал царскую власть не для того, чтобы исправить жизнь человеческую, — да он ничего и не исправил, — но по необузданному славолюбию он оказался неблагодарным к благодетелю (Констанцию), и, предаваясь пагубному поклонению водящих его демонов (богам языческим), он не узнал, что получит от них и конец, достойный лжи и его неистовства»

[292]. Если уж Феодорит Кирский в своей «Церковной истории» называет благочестивымГалла ( «который и в то время соблюдал благочестие, и после, до конца жизни был благочестив»), то можно представить, каков был в действительности Юлиан [293].