История Византийской империи. От основания Константинополя до крушения государства

В последний раз эскалация военных действий произошла в 359 году, когда Шапур захватил важную крепость Амида (город Диярбакыр в современной Турции), откуда контролировались и истоки Тигра, и подходы к Малой Азии с востока. После этого со стороны римлян требовалась серьезная атака, если они не хотели, чтобы ситуация всерьез вышла из-под контроля. Юлиан, веривший, что есть основания считать его воплощением самого Александра Македонского, нетерпеливо стремился к такой же славе. У города Верия (современный Алеппо) он принес в акрополе в жертву Зевсу белого быка. Жертвоприношения совершались и дальше во всех главных языческих святилищах на пути армии; после нескольких небольших осад и мелких стычек с врагом Юлиан оказался на западном берегу Тигра, откуда ему были видны стены персидской столицы Ктесифона. На противоположном берегу реки стояла персидская армия, уже выстроенная в боевом порядке и готовая к битве, и римские военачальники с тревогой заметили, что в ней, помимо обычной кавалерии, были слоны – мощное оружие не только потому, что римские солдаты не знали, что с ними делать, но и потому, что запах слонов пугал и заставлял паниковать их лошадей. Тем не менее Юлиан отдал приказ переправиться через реку и вступить в бой. К удивлению многих участников битвы с обеих сторон, она закончилась решительной победой римских войск. По свидетельству Аммиана Марцеллина, принимавшего участие в битве, 2500 персов были убиты, римляне же потеряли лишь 70 человек.

Битва состоялась 29 мая; однако уже к утру следующего дня ситуация изменилась, так как император понял, что Ктесифон практически неприступен и что к городу быстро приближается главная армия Шапура, численность которой была гораздо больше того войска, которое он только что победил. Кроме того, опасность представлял низкий боевой дух римской армии. Еды было мало, реки разлились, стояла убийственная жара, а мух, по рассказам Аммиана, было так много, что они застили собой солнечный свет. Юлиан, продолжает Марцеллин, все еще склонялся к тому, чтобы продвигаться дальше по территории Персии, но его военачальники воспротивились. 16 июня началось отступление. Десять дней спустя у города Самарра армия внезапно подверглась серьезной атаке. В бой вновь ввели наводящих ужас слонов, и снова воздух наполнился летящими копьями и стрелами. Не тратя времени на то, чтобы закрепить нагрудник, Юлиан бросился в гущу битвы, криками подбадривая своих солдат и сражаясь в их рядах. Когда персы уже начали отступать, ему в бок вонзилось пущенное кем-то копье. Оно попало глубоко в печень, и, хотя его извлекли, оно сделало свое дело. Юлиан умер незадолго до полуночи; рассказывают, что он зачерпнул рукой струящуюся из раны кровь и промолвил: «Ты победил, Галилеянин[12]!»

Юлиан умер в возрасте 31 года и пробыл на императорском троне всего девятнадцать с половиной месяцев. Как император он потерпел поражение, понапрасну потратив время на безнадежные и абсурдные попытки возродить малопонятную и отжившую свое религию в ущерб той, которая стала для империи связующей силой на предстоящее тысячелетие. Юлиан сделался совершенно непопулярным среди своих подданных – и христиан, и язычников, ненавидевших его педантизм и бесконечные поучения; и он едва не уничтожил всю армию империи в кампании, которая чуть не закончилась катастрофой. И все-таки именно Юлиан поразил воображение потомков больше, чем любой из 88 императоров Византии.

Истинная трагедия Юлиана состояла не в ошибочной политике и не в ранней смерти, а в том, что ему не хватило самой малости для достижения того величия, которого он во многом был достоин. Мало кто из монархов обладал его умом, образованностью и культурой, энергией и усердием, мужеством и умением повести за собой, честностью и неподкупностью, поразительной способностью концентрироваться на служении своей империи, а прежде всего своим богам. К сожалению, он обладал двумя недостатками, которые сделали для него невозможными какие-либо долгосрочные достижения: во-первых, религиозный фанатизм, а во-вторых, недостаток остроты и четкости мышления. Временами он бывал до странности нерешительным. Мы вновь и вновь видим, как он просит богов направить его в тех ситуациях, когда он должен был принимать решения сам. Возможно, останься он в живых, он смог бы преодолеть оба этих недостатка и стать одним из величайших римских императоров. Однако он умер, и случилось это весьма характерным для него образом: он погиб как храбрец, но напрасно. Осталась лишь память о заблуждавшемся молодом мечтателе, который попытался изменить мир и потерпел фиаско.

3

Империя в тупике

(363–395)