История Византийской империи: Том 1-2

Нет сомнения, мы недостаточно оценили бы причины популярности Фомы, если ограничились бы теми фактами, которые отмечены летописью. В летописи до некоторой степени выяснены мотивы успеха Фомы, лежавшие в его славянском происхождении, и это уже весьма важное обстоятельство, которым нельзя пренебрегать в истории Византии. Но еще любопытнее, что успех движения Фомы лежит в том, что он является орудием православной партии, задумавшей реагировать против иконоборческого правительства. Религиозный мотив, слегка намеченный в письме к Людовику, служил объяснением, почему Михаил решился изложить возмущение Фомы в письме к папе, которое трактует о церковной политике вообще.

В литературной традиции о возмущении. Фомы обращает на себя внимание отношение летописцев к этому самозванцу. Все сохранившиеся сведения исходят от писателей православной партии, и всеми писателями руководит одно и то же чувство по отношению к самозванцу. На это обратил внимание Гирш в своих «Византийских этюдах». «Замечательна,— говорит он,— страстность, с которой составитель летописи высказывается против Фомы; принимая во внимание, что царь Михаил был враг иконопочитания и к тому же узурпатор, нельзя понять, почему православный писатель так беспощадно бичует противника его»17. Едва ли, впрочем, уместны здесь какие бы то ни было недоразумения. Наши сведения о возмущении Фомы дошли

?до нас в редакции X в. Представителям торжествующего православия неудобно было особенно останавливаться на том обстоятельстве, что самозванец Фома пытался поднять знамя православия против иконоборцев, как не находили они удобным в X в. ссылаться на попытки православных найти помощь в Риме у папы.

Очень определенные указания на религиозный мотив в движении Фомы находим в жизнеописании Феодора Студита18. Жизнеописатель сообщает, что Феодор Студит около того времени жил в монастыре Кресцентия на Востоке. Когда же тирания Фомы захватила Азию, вышло царское повеление, приказывающее ему и патриарху Никифору возвратиться в Константинополь. «Не ради сожаления к ним сделано это распоряжение, а из боязни, чтобы православные не присоединились к партии Фомы, ибо ходила молва, что он принимает святые иконы и поклоняется им».

Приведенное место не оставляет более сомнения, что успех возмущения Фомы столько же зависел от социальных мотивов, возбуждая надежды на более благоприятное экономическое положение, сколько от религиозных, т.к. Фома являлся выразителем протеста против иконоборческого направления. С этой точки зрения сам по себе незначительный эпизод вмешательства болгарского князя во внутреннюю смуту Византии приобретает большой исторический интерес, ибо Мортагон своим вмешательством еще на 20 лет поддержал иконоборческую партию и нанес сильное поражение инородческим элементам империи, стремившимся возобладать над эллинизмом. Словом, восстание Фомы приобретает важный исторический смысл, между прочим, в истории славяновизантийских отношений. В частности, для истории Византии оно сопровождалось усилением арабского элемента на западной границе, где испанские и африканские арабы, пользуясь трехгодичными смутами в империи, овладели Критом и Сицилией. К этим обстоятельствам мы обратимся в следующей главе.

Опасное для государства движение, о котором была речь, должно было на время отвлечь внимание от религиозной борьбы. С человеком такого характера, как царь Михаил II, иконопочитатели еще могли бы заключить некоторого рода соглашение, к которому правительство не раз подавало случай. Но руководитель православной стороны отличался большой прямолинейностью и не хотел пойти на путь уступок и приспособлений, на какой приглашали его и сами иконопочитатели. Об этом можно судить на основании собственных слов Феодора в письме к епископу никейскому Петру: «Мы поклонились блаженнейшему архиерею нашему—и по милости Божией рассеяли клеветы и обвинения, которые взвели на нас ревнители мира. Они изображали нас отщепенцами, отделившимися от священного нашего архиерея, самовольно назначающими епитимий, обличенными в общении с еретиками»19. О положении иконоборческого вопроса и взаимном отношении иконопочитателей и иконоборцев в 824 г. лучшие сведения дает тот официальный документ, которым мы пользовались выше. Православные настаивали на созвании Вселенского собора и выдвигали авторитет римского папы, иконоборцы же с императором считали это дело подлежащим компетенции местной власти. При жизни Феодора Студита, пользовавшегося общепризнанным авторитетом и твердо державшего бразды правления среди иконо-