История военных судов России

В 20 – 50-е годы вопросы судопроизводства во многом определялись не только законодательно, но и постановлениями Пленума Верховного Суда СССР, а также решениями органов исполнительной власти (Наркоматом юстиции, ЦИК и др.), которые принимались, порой, исходя из политических интересов. Это позволяло административным учреждениям влиять на деятельность судов и, в частности, военных трибуналов, включая Военную коллегию.

Сказанное не означает, что военные трибуналы во всех случаях шли на поводу у обвинительных органов. Они не мирились с нарушениями законности следственным аппаратом НКВД, принимали принципиальные решения об оправдании подсудимых или возвращении дел для дополнительного расследования в случаях недостаточности или сомнительности доказательств. Ныне многие страницы истории стали более открытыми и потому более понятными, позволяющими извлекать важные и для современности уроки. Да и настоящее время позволяет говорить об имевшихся нарушениях более определенно.

В этой связи интересным представляется исполненное лицемирия Постановлдение СНК и ЦК ВКП (б) от 17 ноября 1938 года «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», подписанное от СНК СССР В. Молотовым и от ЦК ВКП (б) И. Сталиным. Оказывается, «сознательно извращали советские законы, совершали подлоги, фальсифицировали следственные документы, привлекая к уголовной ответственности и подвергая аресту по пустяковым основаниям и даже вовсе без всяких оснований, создавали с провокационной целью «дела» против невинных людей… пробравшиеся в органы НКВД и Прокуратуры – как в центре, так и на местах – враги народа», ведущие антисоветскую деятельность.[174]

Даже в таком высоком по уровню подписания государственном документе уже в то время указывалось, что «часто арестованные не допрашивались более месяца после ареста; при допросах не всегда велись протоколы, а только тогда, когда арестованный признавался в совершенных им преступлениях»; показания в протокол записывались избирательно. Отмечалось, что «следственные дела оформляются неряшливо, в дело помещаются черновые, неизвестно кем исправленные и перечеркнутые карандашные записи показаний, помещаются не подлписанные допрошенным и не заверенные следователем протоколы показаний, включаются неподписанные и неутвержденные обвинительные заключения. Констатировалось, что «органы Прокуратуры со своей стороны не принимают необходимых мер к устранению этих недостатков, сводя, как правило, свое участие в расследовании к простой регистрации и штампованию следственных материалов. Органы Прокуратуры не только не устраняют нарушений революционной законности, но фактически узаконяют эти нарушения».[175]

Как правило, такие «разгромные» постановления принимались после репрессирования очередного руководителя НКВД (Ягоды, Ежова и др.) При этом на словах декларировалось:

– в соответствии со ст. 127 Конституции СССР аресты производить только по постановлению суда или с санкции прокурора;

– ликвидировать судебные тройки, созданные в порядке особых приказов НКВД СССР; впредь все дела в точном соответствии с действующими законами о подсудности передавать на рассмотрение судов или Особого совещания при НКВД СССР;

– обязать органы НКВД при производстве следствия в точности соблюдать все требования уголовно-процессуальных кодексов.

И в то же время предписывалось:

– продолжать и впредь беспощадную борьбу со всеми врагами СССР, организовать ее при помощи более совершенных и надежных методов;

– не отрывать работу органов НКВД и Прокуратуры от работы партийных органов, усилить партийный контроль и руководство в органах Прокуратуры и НКВД;

– всех прокуроров, осуществляющих надзор за следствием, производимым органами НКВД, утверждать ЦК ВКП (б) по представлению соответствующих обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий и прокурора Союза ССР;

– обеспечить назначение следователями в центре и на местах лучших, наиболее проверенных политически и зарекомендовавших себя на работе квалифицированных членов партии;

– согласование на аресты производить в строгом соответствии с постановлением СНК СССР и ЦК ВКП (б) от 17 июня 1935 г. и т.д.[176]

10 января 1939 г. от имени Политбюро Сталин разослал в обкомы шифрограмму, где отмечал, что «применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года в разрешения ЦК ВКП(б)… ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».[177]

Из всего изложенного становится понятно, о каком уровне правосудия могла идти в то время речь. Появлению подобных критических оценок способствовали, конечно, и представители судейского сообщества. Для многих такая принципиальность имела серьезные, часто трагические последствия. Жертвами репрессий стали первые руководители и военно-судебных органов: К.Х. Данишевский, В.А. Трифонов, Н.Ф. Бушуев, Л.Я. Плавнек и многие другие работники.[178]