Отрывки, сохранившиеся от трагедий III в., настолько скудны, что составить по ним представление об эволюции этого жанра невозможно. По-видимому, развивались те же тенденции, которые наметились в IV в.: с одной стороны, к снижению образов (одна трагедия Александра на сюжет из Троянской войны называлась «Играющие в кости»), с другой стороны, к мелодраматическому пафосу (заглавия, связанные с экстатическими культами: «Адонис», «Дафнис» или «Литиерс»). Очень любопытно, что в эту эпоху появляются трагедии на исторические темы: «Фемистокл» и «Ферейцы» Мосхиона (о событиях V—IV вв.), «Кассандреида» Ликофрона (о событиях недавнего прошлого). С одной стороны — это свидетельство, что история V—IV вв. отодвинулась для эллинистической публики почти в легендарное прошлое, с другой — это типичная для александрийского архаизаторства реставрация старинной трагедии Эсхила и Фриниха. Наиболее интересный памятник этих экспериментов — опубликованный в 1950 г. папирусный отрывок пьесы на геродотовский сюжет о лидийском царе Гигесе, убивающем своего предшественника Кандавла.
Ликофрон Халкидский был автором одного из самых удивительных произведений греческой поэзии, дошедших до нас, — монодрамы «Александра». Это растянутый до объема трагедии рассказ вестника, передающего царю Приаму экстатический монолог безумной пророчицы Кассандры («Александры») в день отплытия Париса из Трои за Еленой. Кассандра предрекает все бедствия, грозящие троянцам и грекам; в самом прихотливом порядке она перечисляет события Троянской войны и скитаний греков при их возвращении, заранее оплакивает и Гектора, и Приама, и Ахилла, и Ифигению, и Агамемнона, и себя, поносит и «пятимужнюю» Елену, и «вакханку в лисьей шкуре» Пенелопу, на каждом шагу отвлекается в сторону, поминает и Геракла и Тесея, пророчит и о переселении дорян, и о нашествии Ксеркса, и о походе Александра Македонского; неожиданно много внимания уделяется Западу, где скитаются Одиссей и Диомед и где потомки Энея воздвигнут Рим:
Он, чье и враг прославит благочестие,
Создаст державу, в битвах знаменитую,
Оплот, из рода в род хранящий счастие. (Ст. 1270—1272)
По-видимому это отголосок первого столкновения греческого мира с Римом — похода Пирра эпирского в Италию (280—275).
Написана монодрама Ликофрона нарочито темно и загадочно: поэт пользуется редкими и малоупотребительными словами, громоздит метафоры и перифразы, называет Елену то «телкой», то «сукой», Трою — то «Фалакрией», то «Атой», а всякого прорицателя — «Калхантом»; тот ученый язык, который мы видели у Каллимаха, кажется простым и ясным по сравнению с языком Ликофрона. Вот как вестник сообщает Приаму, что утром, когда Парис отплыл в Грецию, Кассандра начала пророчествовать: «Эос на стремительных крыльях Пегаса летела над крутизною Фегия, покинув Тифона, твоего неединоутробного брата, на ложе близ Керна, когда плаватели отрешили благопогодные вервия от скальных рытвин, отсекли путы от берега, и прекрасноликие, нежноногие, аистоцветные дщери Фалакрии поразили своими клинками девогубительную Фетиду, вознося над Калидной белые перья, пышную корму и ткани на реях под северными ударами ярого ветра; тогда-то, разжав вдохновенные Вакхом уста на высоком холме Аты, воздвигнутой скиталицей-коровой, Александра начала свою речь». Разумеется, такой монолог, в котором ни один образ не понятен без комментария, никогда не предназначался для исполнения со сцены; «Александра» — это пьеса для чтения, квинтэссенция трагических тем и эсхиловски-пышного стиля, рассчитанная на узкий круг знатоков и ценителей.