Средневековая латинская литература находилась в сложном взаимодействии с народно-эпическими памятниками и с возникающими произведениями письменной словесности на новых языках (например, сведения о некоторых несохранившихся памятниках молодых варварских литератур донесли до нас латинские хроники и некоторые другие сочинения). Но возникло эпическое творчество молодых народностей Европы вне контактов с латинской литературой и первое время развивалось ей параллельно, почти с нею не соприкасаясь. Народно-эпическая литература воплотила мифологические представления и концепцию исторического прошлого, этические идеалы и коллективистский (родо-племенной в основном) пафос. Причем в наиболее ранних, архаических памятниках мифологическое мировосприятие доминирует и лишь постепенно вытесняется историческими представлениями (и образами). Народно-эпическая литература, возникшая в период разложения первобытнообщинного строя, отразила складывание классового общества у молодых народностей, только что появившихся на европейской арене. Происходил переход от древних богатырских сказок, от преданий о героях-первопредках к героическим легендам о родо-племенных столкновениях и затем к эпическим сказаниям с широким историческим фоном и сложным комплексом общественных идей, что отражало многообразные процессы этнической (а затем и политической) консолидации.
В период Раннего Средневековья эта трансформация эпических традиций лишь намечалась; в полной мере она осуществилась лишь в период Высокого Средневековья, т. е. не ранее XI столетия.
Истоки народно-эпических сказаний молодых народностей Европы уходят в доисторическую фазу их эволюции. Вместе с принятием ими христианства возникают контакты между народной устной словесностью и письменной латинской литературой. Постепенно в последнюю начинают входить отдельные мотивы и образы фольклора, существенным образом ее обогащая. Так среди памятников латинской литературы начинают появляться произведения, окрашенные национальными чертами.
Если на заре Средних веков художественная словесность была представлена лишь латинской литературой и зарождающимся народно-героическим эпосом, то с VIII столетия начинают появляться письменные памятники и на новых языках. Первоначально эти памятники носили специфически прикладной характер. Это были грамматические справочники и словари, всевозможные юридические и дипломатические документы. К последним относятся, например, так называемые «Страсбургские клятвы» — один из первых памятников французского и немецкого языков (842 г.). Это было соглашение между Карлом Лысым и Людовиком Немецким, причем французский король присягал по-немецки, а немецкий — по-французски.
Следующим шагом в развитии словесности на новых языках стало сложение религиозной литературы, опиравшейся главным образом на опыт литературы латинской. Библейская образность, поэтичность, увлекательные сюжеты и высокий морализм вдохновили поэтов на стихотворные пересказы на новых языках тех или иных эпизодов из Ветхого и Нового Заветов. Так, по сообщениям латинских хронистов, в VII в. слагал стихи на религиозные темы англосаксонский поэт Кэдмон. В следующем столетии возникли англосаксонские анонимные поэмы на библейские сюжеты «Исход», «Бытие» и др. В них есть отдельные стилистические черты, роднящие эти произведения с англосаксонским эпосом «Беовульф». Кэдмону приписывают еще несколько сочинений религиозного содержания. К IX в. относится древнегерманская поэма «Спаситель», использующая новозаветный сюжет. И в ней сильны элементы дохристианской эпики.
Все эти памятники проложили дорогу такому популярному жанру средневековой литературы, как агиография. И этот жанр возникает в пору Раннего Средневековья. Наиболее примечательным из первых памятников этого жанра стала французская «Секвенция о Святой Евлалии» (IX в.), возникшая под сильным воздействием аналогичных произведений латинской литературы. Так, французское «Житие Святого Леодегария» (X в.) непосредственно восходит к латинскому сочинению некоего монаха Урсина. Однако в ряде других памятников агиографии, например во французском «Житии Святого Алексея» (XI в.), не без основания видят следы воздействия творческих принципов жест, расцвет которых приходится как раз на это время. Более поздние памятники агиографии не были отгорожены и от иных фольклорных влияний. Из народных сказок в них пришел фантастический элемент, столь ощутимый, скажем, в «Плавании Святого Брендана» (XI в.), обработки которого появились на нескольких языках средневековой Европы.