История всемирной литературы Т.5

В начале 60-х годов происходит смена литературных поколений — умирают Далин и фру Нурденфлюкт; Крейц, став дипломатом, покидает Швецию и прекращает литературную деятельность; завершался и период расцвета Гилленборга. Объявленная в 1766 г. свобода печати стимулирует развитие периодической прессы, оживление журналистики. К этому времени относятся немногие прозаические произведения — «Приключения Адальрика и Гьетильды» Я. Х. Мерка (1714—1763) и написанный в форме путевых заметок роман Я. Валленберга (1746—1778) «Мой сын на галерах» (изд. 1781), бурлескное, свободное по композиции произведение в духе Стерна.

Расцвет шведской лирики начинается с Карла Микаэля Бельмана (1740—1795), самого выдающегося и оригинального шведского поэта второй половины XVIII в. Вокруг его имени очень рано сложилась легенда, изображающая его жизнерадостным гулякой и легкомысленным импровизатором, сочинявшим свои песни в трактире под аккомпанемент гитары, чтобы позабавить толпу друзей. Этот образ, однако, дает весьма неточное представление о Бельмане как о поэте. У него, безусловно, был импровизационный дар, который ярко проявился в многочисленных поздравительных стихах и застольных песнях.

Бельман дебютировал подражаниями Далину и пробовал свои силы, правда не очень удачно, в различных жанрах классицистической поэзии — в оде, пасторали и др. В его стихах не было интеллектуальной проблемности, созвучной эпохе Просвещения. В середине 60-х годов он пишет стихи-песни, которые были собраны и изданы под названием «Послания Фредмана» (изд. 1790) и «Застольные песни Фредмана» (изд. 1791). Стихи эти всегда пелись на определенные мелодии, подобранные самим поэтом и модифицированные для более органического слияния с текстом. Состав песен своеобразен. В них, например, включены пародии на библейские сюжеты, а также на церемонии и словесные формулы шведских церковно-рыцарских орденов. Будучи знакомым с французской анакреонтической поэзией, Бельман обращается к мотивам из античной мифологии, оригинально преломляя их в бытовых зарисовках. При этом пародийность и апофеоз народного веселия неразделимы. Бельман рисует картинки из жизни стокгольмских низов, изображает жалких, но веселых представителей городского дна — пьяниц, преступников, проституток и т. п. Он создал целый лиро-эпический цикл, группирующийся вокруг определенных персонажей, — Фредмана, Уллы Винлад, Мольберга, Мовица и др. Все это реальные лица, хотя, разумеется, созданные поэтом образы не во всем следуют своим прототипам и сильно идеализированы. Упоминание «настоящих» имен, названий стокгольмских улиц, точные бытовые детали, такие, как уличные шумы и крики, придают правдоподобность сценам, изображавшим ночную жизнь в старых узких переулках, игру в карты и танцы в переполненных кабачках и т. п. Вся эта пестрая, живая, красочная толпа находится в непрерывном движении, хмельном оживлении, в состоянии экстатического возбуждения.

К. М. Бельман

Портрет Краффта Старшего.

Стокгольм. Замок Гринсхольма

Бельман довольно далеко отходит от «вакхических» стихотворений французского рококо с их условным, далеким от реальности миром. Вместе с тем его песни — это совсем не натуралистические «физиологические очерки» в стихах. При всем правдоподобии деталей материал для них отбирается и радикально преобразуется, используются разнообразные художественные средства — от пародии и гротеска до незлобивого юмора. В «Застольных песнях Фредмана» городские закоулки преображаются в арену праздничного карнавала, а жалкие, деклассированные завсегдатаи трактиров и публичных домов предстают перед нами и достойными жалости слабыми людьми, и одновременно носителями философии наслаждения, остающимися гедонистами даже в свой смертный час. Таков Фредман, проплывающий в ладье Харона по шумящим волнам под темнеющими небесами. Тема смерти занимает существенное место в этих песнях, как и сама смерть — в веселом карнавале. Поэт не только меланхолически подчеркивает быстротечность наслаждения, всеобщую «хрупкость», но смерть составляет зловещий фон, на котором особенно отчетливо вырисовывается все текучее, мгновенное, исчезающее. Своим «карнавальным» колоритом и напевностью стиха, использованием живой, разговорной речи песни Бельмана приближаются к народной поэзии. Вместе с тем художественные средства, посредством которых фиксируется мгновение, как бы предвосхищают импрессионистскую лирику, соединяя правдоподобие деталей с изображением напряженного движения. Показывая природу постоянно изменчивой, в ярких красках, поэт совершенно отходит от статичности и созерцательности своих предшественников. Оригинальность художественного мира Бельмана, бросающаяся в глаза неканоничность его эстетики, что особенно ценили шведские романтики, дает основание говорить об особом месте Бельмана в шведской литературе XVIII в. Объективно его творчество лежит в русле начавшегося движения от классицизма к романтизму.