История всемирной литературы Т.6

Индивидуальное сознание человека интерпретировалось как объект и жертва разрушительного воздействия со стороны действительности. Вместе с тем всякая попытка выявить источник и природу общественного зла вела романтиков к человеку, его нравственному сознанию, психологии. И тогда личность выступала уже как носитель и первопричина зла, в какой бы области оно ни проявлялось. Когда же возникал вопрос о возможности преодоления зла, о прогрессе, о реформе общества, о «революции», если угодно, романтики снова обращались к человеку, к скрытым резервам личности. Каждый из них по-своему представлял пути реорганизации национальной жизни, но любой из них мог бы согласиться с точкой зрения Генри Торо (1817—1862), полагавшего, что состояние общества и государства полностью зависит от духовного мира его граждан и что единственная революция, способная покончить со злом и осуществить подлинно демократические идеалы, — это революция индивидуального сознания. Недаром Л. Н. Толстой, с его приверженностью к идеям самоусовершенствования личности, был горячим поклонником Торо.

Главное произведение Торо — «Уолден, или Жизнь в лесу» (1854) — одно из самых поэтичных небеллетристических сочинений в мировой литературе. Оно возникло на основе дневниковых записей, сделанных автором во время двухлетнего уединения на берегу Уолдена — небольшого озера неподалеку от Конкорда. То была своеобразная утопическая колония «на одного человека», цель которой, однако, состояла не в преобразовании общества и даже не в том, чтобы представить человечеству достойный подражания образец правильной жизни. Она заключалась в выработке «разумной» и «нравственной» позиции, в том, чтобы, отказавшись от общепринятой этической и социально-психологической нормы, отделить истинные ценности от ложных. «Под грязным слоем мнений, предрассудков и традиций, заблуждений и иллюзий... — писал Торо, — постараемся нащупать твердый грунт». Этот «твердый грунт» был необходимым фундаментом революции индивидуального сознания.

Здесь необходимо учитывать еще одно обстоятельство, многое проясняющее в последующей судьбе американского романтизма. Под каким бы углом зрения ни исследовались взаимоотношения личности и общества, в самом процессе исследования накапливались наблюдения и факты, несовместимые с фундаментальными принципами романтического гуманизма. Чем дальше, тем больше выявлялась невозможность объяснять резкое несоответствие между демократическим идеалом и реальной практикой буржуазной демократии особенностями индивидуального сознания личности или даже коллективного сознания отдельных социальных групп. Смутно прорисовывалась новая тревожная мысль, что истоки общественного неблагополучия органически присущи самой системе, заложены в ее краеугольных принципах, что первопричина зла не в нарушении закона, а в самом законе. Чем чаще романтики находили подтверждение этой мысли, тем ближе придвигался общий кризис романтизма. Многоликое зло, открывавшееся пытливому взору на каждом шагу, стало приобретать в глазах романтиков черты фатальности, неодолимости.

Отсюда нарастание трагического элемента в их творчестве. В то же время сомнение в справедливости концепции, позволявшей возводить закономерности бытия к закономерностям сознания, лишало романтиков всякой надежды на преобразование общества через внутреннюю революцию каждой отдельной личности. Невольно напрашивалась мысль, что зависимость между личным сознанием и общественным состоянием обратная, что именно общественное бытие определяет сознание человека. Романтики не были готовы принять эту мысль, ибо она требовала полной методологической переориентации.

Во второй половине 30-х годов XIX в. центр духовной жизни Соединенных Штатов сместился к северу, и Бостон начал играть в истории американской культуры ничуть не меньшую роль, чем Нью-Йорк или Филадельфия. Новая Англия с ее глубокими религиозными традициями, пуританским прошлым, которое все еще владело сознанием обитателей Массачусетса, Вермонта и Нью-Хэмпшира, стала генератором новых философских, социальных, политических идей, оплотом борьбы за «новую демократию», центром гуманистического движения.

В 30-е годы Новая Англия превратилась в наиболее развитую индустриальную область страны и стала во главе национального экономического прогресса. Связанные с этим перемены делали особенно ощутимыми резкие противоречия и несовершенство общественной системы, именовавшей себя «американской демократией». Действительность Новой Англии давала богатую пищу критическому уму для размышлений о судьбе человека в новых, «демократических» общественных условиях, притом размышлений не в абстрактных просветительских категориях человека вообще или народа вообще, но применительно к индивидууму определенной эпохи, для которого буржуазный вариант народовластия — часть его неутешительного социального опыта.