История всемирной литературы Т.7

Однако как бы ни желал Лесков подольше задержать свой взгляд на лучших, поэтических сторонах старой уездной Руси, от него не могут укрыться и другие ее стороны: томительное однообразие провинциальных будней, убийственная пустота и скука; которые сводят жизнь на уровень оскорбительно-мелочных интересов и целей. Главные герои хроники — протопоп Савелий Туберозов и дьякон Ахилла Десницын, люди крупных оригинальных характеров и неуемной жизненной энергии, — оказываются (каждый по-своему) в глубоком конфликте и с жизнью, уходящей в прошлое, и с жизнью, идущей ей на смену. Каждый из этих героев несет в себе такую жажду духовно наполненного бытия и самопожертвования, которая не может быть реализована в современной им действительности. Сам Лесков особенно гордился несомненно удавшимся ему характером дьякона Ахиллы. В нем одном «тысяча жизней горит». Теснящиеся в Ахилле великие природные силы, а также вдруг проявляемая им способность проникнуться новыми, недоступными ему ранее чувствами и стремлениями, по убеждению автора, залог развития и самой русской жизни, которая только-только еще выходит из состояния патриархального сна.

Когда Лесков узнал, что «Соборяне» переведены в Германии, он порадовался тому, что Ахилла открывает ему дверь в мировую литературу. Созданным в «Соборянах» эпическим характером, воплощающим собой, по замыслу романиста, квинтэссенцию русского национального духа, близки и персонажи других исторических лесковских хроник. Каждый из них, как бы предвосхищая позднейших героев Горького, «выламывается» из своей социальной среды, в которой идет процесс размывания исконных нравственных ценностей.

Наблюдая за ходом русской пореформенной жизни, Лесков все более и более разочаровывается в возможности ее обновления. Под влиянием гнетущих впечатлений от действительности, которая его «волнует и злит», писатель переживает острый идеологический кризис.

Опасаясь редакторского произвола, не желая связывать себя с какими-либо «направленскими» изданиями, писатель настойчиво ищет возможности нелитературного заработка. В 1874 г. Лесков поступает на службу в министерство народного просвещения, однако и она заканчивается разладом. В 1883 г. его отчисляют «без прощения». Все более отчуждаясь от официальной России с ее политическим ретроградством, «пошлым пяченьем назад», Лесков воспринимает свое увольнение как проявление этого общего процесса. В его творчестве с середины 70-х годов ощутимо нарастают сатирические тенденции. «А писать хотелось бы смешное, — заметит он в позднем письме к Л. Н. Толстому (23 июля 1893 г.), — чтобы представить современную пошлость и самодовольство».

Лесков резко ополчается против «задухи» современной ему русской жизни («Инженеры-бессребреники», 1887), против церкви, утратившей, по его убеждению, живой дух веры («Мелочи архиерейской жизни», 1878), против разного рода апологетов русской отсталости («Загон», 1893). С желчной язвительностью создает он сатирические образы ретивых и уверенных в полной безнаказанности своих действий охранителей, служащих жандармского сыска, достигших верха искусства в инсинуациях, направленных против неугодных им людей («Административная грация», 1893); «Заячий ремиз», 1894), которые в силу своей исключительной социальной остроты смогли быть опубликованы только после 1917 г. На протяжении 80-х годов обостряется критическое отношение Лескова к институту государства и ко всем, кто официально представляет его интересы. Высказанные еще в хронике «Захудалый род» идеи о принципиальной несовместимости высших этических принципов и тех норм и законов поведения, которые предписываются человеку в уставном порядке, получают развитие в ряде поздних сочинений Лескова. Одно из самых ярких из них — известный рассказ «Человек на часах» (1887). Услышав на своем посту близ Зимнего дворца отчаянные крики погибающего в невской полынье человека, измаявшийся душой рядовой Постников в конце концов покидает пост и спешит на помощь утопающему. Однако с точки зрения государственного порядка его благородный поступок — не подвиг человеколюбия («доброходства»), а тяжкое служебное преступление, которое неизбежно влечет за собой суровую кару. Рассказ пронизан горькой авторской иронией. В действиях вышестоящих лиц открывается нечто общее, обусловленное их внешним статусом и отчуждающее их от мира естественных человеческих связей. В отличие от часового каждый из них, будучи звеном единого государственного механизма, в значительной степени уже заглушил в себе всё человеческое и подчинил свое поведение тому, чего требует от него его официальное положение, интерес карьеры, логика сиюминутной конъюнктуры.