История всемирной литературы Т.7

Проблема объективности, столь важная для реалистов этой поры, должна быть рассмотрена не только на художественном, но и на этическом уровне. В западном реализме нет того постоянного соотнесения действительности с нравственным императивом, которое составляет самое существо реализма в русской литературе. Это не значит, что западноевропейским писателям были тогда чужды этические представления; несомненно, они проявлялись в их творчестве. Но сама концепция соотношения человека и среды, человека и обстоятельств создает особую художественную систему, в которой позитивному началу остается не столь уж много места. Конечно, это не значит, что душевное благородство, свет и вообще чистота остаются за пределами мира, изображенного писателями-реалистами. Этого нельзя сказать даже о Флобере и Гонкурах, наиболее беспощадных из всех писателей того времени. У Мопассана сквозь его объективность и горькую констатацию человеческих несовершенств пробивается и сочувствие к страданиям и вера в доброе начало, скрытое в человеческой душе. Еще больше света и симпатии к героям в английской литературе, не только в творчестве позднего Диккенса, но и у Теккерея, Троллопа, Джордж Элиот. Однако, как ни глубоко раскрывает, скажем, Гарди то прекрасное, что свойственно человеку, прежде всего демократическому герою из народа, связанность героев силой обстоятельств оказывается в его представлении настолько непреодолимой, что в его романах господствует некое ощущение фатальности, неумолимой предназначенности трагедии, на которую осуждает человека, и даже прежде всего прекрасного человека, враждебный, поистине роковой ход событий. Гарди не отказывается от социального и морального анализа причин трагедии, но ощущение злого рока, порожденное представлениями о непостижимой и непреодолимой зависимости человека от обстоятельств, господствует в его самых глубоких романах.

Несовершенство человеческой природы и рабская подчиненность обстоятельствам воспринимаются большинством реалистов в это время как данность, не оставляющая ни просвета, ни надежды ни в настоящем, ни в будущем. Пафос изменения, совершенствования себя и мира, а также раскаяния и искупления вины страданием, столь свойственный русской литературе, чужд как раз тем западным писателям второй половины века, в чьих произведениях наиболее полно выразились специфические свойства реализма этого периода.

В свете той ситуации, которую мы обрисовали, существенно, как осмысляется в этот период проблема будущего. Для русских реалистов весь комплекс положительных идей связан прежде всего с будущим. Это — будущее нации, народа и будущее личное (идеи нравственного усовершенствования, просветления и т. д.). Они носят обычно духовный характер. Надо сказать, что и в освободительном движении в России в XIX в. гораздо большую роль играло духовное начало, чем на Западе. Это относится и к декабристам, и к народовольцам. Образ борца за народную свободу нередко окружен ореолом нравственной святости даже у писателей, не принимавших идею революционного переустройства жизни. Художники Запада столкнулись с более развитыми формами классовой борьбы, и многих из них она оттолкнула. Это особенно отчетливо проявилось в дни Коммуны, которую большинство крупных западных художников не приняло. В то же время обыденность политической борьбы в условиях парламентской демократии со всеми ее бросающимися в глаза несовершенствами давала мало оснований для изображения положительных персонажей, и тем более героических образов. Позитивное начало отыскивалось или в глубоких историософских размышлениях, скорее в области мифа, как у Вагнера, или в прошлом; нередко связывалось с еще не остывшим пафосом национально-освободительной борьбы. Порой и социалистические идеи перемещались в сферу утопии, как в поздних романах Золя или в «Вестях ниоткуда» Морриса. Словом, как сфера будущего, так и положительное начало в жизни привлекало в это время меньшее внимание западных писателей-реалистов. Такие исторические озарения на почве реалистического романа, как в «Жерминале» Золя, поистине исключение.

В литературоведении существует тенденция считать переход от романтизма к реализму, повсеместно осуществлявшийся в интересующий нас период или несколько раньше в европейских литературах, так сказать, «абсолютным благом». Обычно говорится о «преодолении романтизма», о смене литературных эпох. Конечно, укрепление реализма бесконечно обогащало литературу, значительно расширяло ее общественные и духовные функции, но сам переход от реализма к романтизму должен рассматриваться только во всей диалектической сложности этого процесса.