Первым реалистам в новой еврейской литературе предстояло преодолеть влияние, которое оказывали на демократического читателя тех лет запоздалый сентиментализм и плоский доморощенный лжеромантизм. Первое направление представлял, в частности, Я. Денизон (1856—1919), автор сентиментальных дидактических романов. Особенно популярными были его романы «Гаршеле» (1895) и «Йоселе» (1899), изданные в Варшаве. Проповедующие веру в обязательное торжество добра и справедливости, при этом весьма легковесные, они размагничивали читателя. Но наибольшую опасность представлял бульварный роман «на еврейский лад», плодовитым поставщиком которого на книжный рынок явился писавший под псевдонимом Шомер литератор Н. М. Шайкевич (1849—1905). Шолом-Алейхем расчищал путь для утверждения реализма в литературе на идише. Его памфлет «Суд над Шомером» (1888) сыграл большую роль в развенчании бульварного романа, уводившего читателей в идиллический мир бесплодных мечтаний и грез. Той же задаче были посвящены критические статьи Шолом-Алейхема «Тема нищеты в еврейской литературе» и «Письмо к другу».
Гоголевские и щедринские мотивы слышны в раннем романе Шолом-Алейхема «Сендер Бланк и его многоуважаемое семейство» (1887). В главном герое этой злой сатиры на новоявленного еврейского буржуа как бы переплелись отдельные черты гоголевского Собакевича, щедринских нуворишей и купцов-деспотов из пьес Островского. Сам автор в предисловии к роману утверждал, что «реб Сендер, по нашему мнению, еврейский Кит Китыч... но на еврейский лад, на еврейский фасон». Это признание вызвало гнев в реакционной критике, с буржуазно-националистических позиций усмотревшей в романе клевету на традиционные семейные обычаи и нравы.
Становление и развитие критического реализма в новой еврейской литературе шло в том же направлении, что и общероссийское историко-культурное движение. Борясь против пережитков средневековья и отсталого патриархального образа жизни своих соплеменников, находившихся под влиянием клерикалов, Менделе Мойхер-Сфорим и Шолом-Алейхем, с гордостью называвший себя внуком «дедушки еврейской литературы», были беспощадны в раскрытии темных сторон национального бытия.
В лучших своих сочинениях, таких, как «Такса», «Ришка-кривой», «Заветное кольцо», Менделе добирался до социально-классовых корней безудержной эксплуатации трудящихся евреев власть имущими. Шолом-Алейхем пошел дальше по пути, проложенному Менделе. Он срывал все и всяческие маски со «своих» кровопийц-единоверцев.
Шолом-Алейхем развивает энергичную просветительскую деятельность, становится организатором ежегодника «Еврейская народная библиотека» (1888—1889). Велика роль этого издания в развитии реализма в литературе на идише и в формировании демократического читателя. В этом смысле ежегодник можно поставить в один ряд с горьковским издательством «Знание», возникшим в начале 900-х годов.
Шолом-Алейхем приобретает репутацию истинно народного писателя. Ширится его популярность. За его плечами, помимо серий очерков и фельетонов, памфлетов и литературно-критических статей, романы «Стемпеню» (1888) и «Йоселе-Соловей» (1889), которые вместе с написанными спустя двадцать лет «Блуждающими звездами» составляют трилогию, посвященную обреченным на трагическую участь в мире торгашей талантливым людям из народа.
В начале 90-х годов Шолом-Алейхем публикует первые части главных своих произведений, работа над которыми продолжалась два десятилетия: «Менахем-Мендл» и «Тевье-молочник». Одновременно появляются в печати новеллы, вошедшие в циклы «Железнодорожные рассказы», «Касриловка», «Неунывающие», «Монологи» и др.
Вслед за русской литературой XIX в. литература на идише выдвинула на первый план как одну из самых животрепещущих проблему униженных и оскорбленных, обреченных на жалкое прозябание под гнетом неправедного социального строя. Гуманистическая тема «маленького человека» воспринималась как протест против общественного порядка, калечащего и уродующего людей. Притом сам образ «маленького человека» эволюционировал. Уже в сочинениях Менделе «маленький человек» отнюдь не абстрактный символ страдальца, каким он предстал в творчестве ранних еврейских просветителей, а живое, внутренне противоречивое существо. Самой жизнью «маленький человек» в конце века был поставлен в новые условия, и в литературе этот традиционный образ лишен той «экзотики», которая, случалось, так живописно воссоздавалась на страницах проникнутых сочувствием к «малым сим» сентиментальных рассказов. Время требовало самоопределения, выбора пути, отказа от пассивности, покорности обстоятельствам.