История всемирной литературы в девяти томах: том шестой

Идея своеобразия, игравшая у романтиков исключительную роль, была претворена и Уолтером Сэвиджем Лэндором (1775–1864) в серии «Воображаемых разговоров» (1824–1853). В биографическом отношении, по общественному положению и яркости, Лэндор и сам был истинной индивидуальностью, напоминая Байрона, с которым был дружен, как был он дружен на протяжении своей долгой жизни со многими выдающимися личностями. Подобно Байрону, Лэндор имел силы и средства для воплощения романтики в жизнь. С молодых лет он, сын преуспевшего врача, заслужил прозвище «якобинца» и действительно сочувствовал Французской революции, причем позднее не отрекся от идеалов молодости. Но в конечном счете его позиция выразилась в одиноком, аристократическом анархизме, эффектном, шумном, по существу «безвредном», что и подметил наблюдавший его в поздние годы Диккенс.

Также подобно Байрону, Лэндор занимал в литературе особое положение романтика — классициста, стремившегося сочетать строгий, просвещенный рассудок с романтическим порывом. В своих «Воображаемых разговорах», в которые вложена немалая ученость и проявляется выдающийся литературный талант, Лэндор сводит вместе Боккаччо и Петрарку, Питта и Каннинга, Петра I и царевича Алексея, Екатерину II и княгиню Дашкову. Все разговоры одновременно вымышленны и возможны. Автор отталкивается от известных обстоятельств и додумывает, развивает их до крайнего обострения ради того, чтобы выявить «характеры».

Так в русле эссеизма формировалась психологическая проза, крупнейшим представителем которой стал Томас де Квинси (1785–1859). Это был высокоодаренный, разносторонне образованный человек, рано покинувший родительский дом, оказавшийся, подобно своему старшему другу Кольриджу, жертвой опиомании и сделавший этот тяжелый недуг материалом творчества — в «Исповеди любителя опиума» (1823).

Пришедший все оттуда же, с таинственного и притягательного для романтиков Востока, опиум был окружен ореолом как чудодейственное зелье. В медицине он использовался в качестве единственного тогда эффективного болеутоляющего средства, а в литературе служил способом мотивации всевозможных «чудес». Де Квинси эту легендарность одновременно разрушил и упрочил, потому что, пожалуй, со времен «Робинзона Крузо» не было в английской литературе произведения с оттенком необычайности, которому бы столь послушно доверялись читатели. Конечно, как и Дефо, Де Квинси иногда вводил читателей в заблуждение сознательно, по всем правилам «правдоподобной выдумки», иногда сам искренне заблуждался, с точки зрения медицины, а возможно, и вместе с медициной своего времени. Он принимал подчас причины за следствия и видел обострение чувств (под воздействием «райского млека») там, где на самом деле происходило их притупление. Ныне все это поставлено медиками на свои места, и ореол вокруг «млека рая» упразднен, но «Исповедь любителя опиума» сохранила свое литературное значение.

«Опиум дает и отнимает», — говорится в «Исповеди», и хотя автор чаще всего ошибался относительно того, что именно опиум «дает» и чего он лишает, но диалектика душевных состояний, причем вовсе не обязательно под опиумными «чарами», передана Де Квинси с новаторской проникновенностью. «Дитя, видевшее ад» — так характеризовал Де Квинси Карлейль, познакомившийся с ним в его преклонных годах и поразившийся его физической миниатюрности, хрупкости в сочетании с размахом ума, силой духа.

Начало литературной карьеры Томаса Карлейля (1795–1881) положили перевод «Вильгельма Мейстера» (1824), удостоившийся авторизации, и жизнеописание Шиллера (1825), также получившее одобрение Гёте. В конце 20‑х годов Карлейль публикует очерки «Знамения времени» (1829), а в начале 30‑х годов принимается за философский роман «Сартор Ресартус, или Перекроенный портной» (1837). Значительная известность и авторитет пришли к Карлейлю с публикацией его «Истории Французской революции» (1837), книг «Герои и почитание героического» (1841), «Прошлое и настоящее» (1843).