Под влиянием Прокла возник замечательный памятник христианской философской прозы V в., оказавший неизмеримое влияние на всю средневековую культуру как Византии, так и Латинского Запада, Руси, Кавказа и т. п., — так называемые «Ареопагитики». Под этим названием объединяют четыре трактата и несколько писем, написанных от имени Дионисия Ареопагита, афинянина, члена Ареопага и ученика апостола Павла. Этот псевдоним очень многозначителен: имеется в виду синтез аттической философской культуры с христианским мировоззрением, как оно выразилось в посланиях апостола Павла. На деле «Ареопагитики» принадлежат автору V в., причем, по-видимому, не греку, однако очень глубоко вошедшему в строй эллинской мысли; по одной гипотезе, это сириец, по другой — уроженец современной Грузии. Здесь перед нами одно из самых ярких проявлений западно-восточного синтеза, образующего специфику византийского культурного организма. Автор «Ареопагитик» очень своеобразно обращается с греческим языком: он владеет им в совершенстве, но с преувеличенной свободой словотворчества и языковой игры. Заглавия трактатов очерчивают контуры ключевых тем средневековой эстетики: «О божественных именах», «О небесной иерархии» и «О церковной иерархии» — это грандиозное ви́дение мира как гармонического строя смыслов. Автор постоянно применяет к своему изложению глагол «гюмнейн» — «воспевать»: это действительно скорее художественная интуиция, чем отвлеченное философствование.
Четвертый трактат, «О мистическом богословии», описывает абсолют — бога — по совокупности отрицаний, как Ничто, находящееся по ту сторону бытия и качественности. «Смерть и любовь являются мифами отрицательной диалектики… Их погружение в эмпирически индивидуальное сознание проявляется… как состояние, а именно — состояние экстаза» (Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956, с. 203). Стихотворная приписка в рукописи так характеризует этот трактат:
Влияние «Ареопагитик» в той или иной мере испытали не только мыслители, но и поэты Средневековья, в их числе такие, как Руставели и Данте.
На царствование Юстиниана I (527–565) приходится недолговечный, но внешне импозантный расцвет византийской государственности. Именно к этому времени созревают формы духовной жизни Византии. При Юстиниане новое мировосприятие получает, наконец, свое адекватное выражение в архитектурном облике знаменитого храма св. Софии (Айя-София), означающем для византийской культуры то же, что Парфенон означал для греческой классики. Однако сам Юстиниан считал себя не восточноримским (византийским), но римским императором; он видел перед собой не реальные перспективы государственного и культурного развития своей державы, а иллюзорную цель реставрации Римской империи. Это заставляло его истощать силы государства на попытки отвоевания Запада; это же определило классическое, реставраторское направление его культурной политики. Ситуация была противоречивой до гротеска: Юстиниан преследовал отступления от церковной идеологии (на его царствование приходится ряд процессов против язычников из высшей администрации и разгон неоплатонической Афинской школы), однако в литературе поощрял тот язык форм, который был заимствован у языческой классики — этого требовала идея преемства власти.
Поэтому при дворе Юстиниана процветают два жанра: историография, живущая пафосом государственности, и эпиграмматическая поэзия, живущая пафосом наследственной культуры.
Александр Ефимович Парнис , Владимир Зиновьевич Паперный , Всеволод Евгеньевич Багно , Джон Э. Малмстад , Игорь Павлович Смирнов , Мария Эммануиловна Маликова , Николай Алексеевич Богомолов , Ярослав Викторович Леонтьев
Литературоведение / Прочая научная литература / Образование и наука