«1) полная амнистия и выпуск на свободу всех юнкеров, офицеров и других лиц, принимавших участие в борьбе, кроме имеющих за собой обоснованное обвинение в государственной измене;
2) выпуск на свободу и выдача надлежащих пропусков
3) прекращение грабежей, насилий и неистовств над мирными жителями, если таковые происходили и впредь предотвратить;
4) свободный и организованный пропуск всех семейств казаков, находящихся в Петрограде, с правом вывезти необходимое имущество;
5) установление надежной охраны в г. Гатчине и окрестностях после отъезда казаков;
6) полная гарантия спокойствия и нормальной жизни в Гатчинской школе прапорщиков и авиационной школе;
7) дать возможность приготовить все для погрузки отряда казаков не спеша;
8) немедленно по окончании переговоров открыть движение всех железных дорог, чтобы дать возможность подвоза продовольствия и всего нео бходимого;
9) открыть все заставы и установить свободное сообщение со столицей.
Керенский, как видим, был прав, что «внизу» происходил «торг о цене его головы». Понятны в связи с содержанием этих решений, которые здесь переданы по данным первоначальной брошюры Краснова, и советы Краснова Керенскому поехать в Петроград добровольно, с надежным эскортом. В некоторых пунктах соглашения видны следы предложений Краснова о перемирии, посланных накануне в Красное Село. Едва ли, конечно, Краснов мог поверить в добросовестность предложения «румяного и веселого красавца-мужчины» Дыбенко поменять Керенского на Ленина, «ухо за ухо».
Казаки, однако, этому верили. Вскоре по принятии приведенных решений, в три часа дня, к Краснову, по его позднейшим воспоминаниям, «ворвался комитет 9-го Донского полка с войсковым старшиной Лаврухиным». Казаки истерично требовали немедленной выдачи Керенского, которого они под своей охраной отвезут в Смольный. «Ничего ему не будет, — говорили они. — мы волоса на его голове не позволим тронуть».
Дальше в показаниях Краснова и Керенского начинается важное разноречие. Конец разговора своего со станичниками Краснов передает здесь так, как выше передан его разговор с той же делегацией 9-го Донского полка, происшедший (по первоначальной брошюре Краснова) в пять часов вечера накануне, 31 октября. Надо думать, что в позднейших воспоминаниях произошло смешение, и тот же разговор отнесен к 3 часам 1 ноября. Если это так, то и в дальнейшем рассказе Краснова мы можем предполагать путаницу. Краснов рассказывает следующее:
«Когда они (казаки) вышли, я прошел к Керенскому. Я застал его смертельно бледным в дальней комнате его квартиры. Я рассказал ему, что настало время, когда ему надо уйти. Двор был полон матросов и казаков, но дворец имел и другие выходы. Я указал на то, что часовые стоят только у парадного входа. “Как ни велика ваша вина перед Россией, — сказал я, — не считаю себя вправе судить вас. За полчаса времени я вам ручаюсь”. Выйдя от Керенского, я устроил так, что надежный караул (обещанный депутацией 9-го полка) долго не могли собрать. Когда он явился и пошел осматривать помещение, Керенского не было. Он бежал».