Обратный путь в город был очень скучен и много повредил приятности впечатлений, вынесенных мной из посещения летней резиденции нашего посла. По какой-то случайности мы попали не на пароход прямого сообщения, а на пароход так называемого кружного рейса. Следовало по очереди причаливать ко всем пристаням европейского и азиатского берегов Босфора. Путь длился целых три часа. А каково это потерять три часа ни за что, ни про что для путника, дорожащего временем? Я испытывал такое же чувство томления, которое я изведал, обозревая берега нашей Волги: перед тобой прекрасный волжский вид и ты испытываешь чувство удовольствия, но вот, вдосталь насладившись зрелищем, жаждешь перемены декорации, а этого-то и нет; пароход черепашьим шагом движется по крайне извилистому фарватеру Волги, и проходит час, прежде чем декорация переменится. Скука! На пароходе, на котором я ехал из Буюк-Дэрэ, как на всех пароходах на свете, имелся буфет. Бойкие кафеджии с подносом в руках, на которых стоят кружки с водой (вода в Константинополе — предмет торговли), чашки с кофе, неистово и поминутно выкрикивают, подсовывая свой товар под нос пассажирам. «Су-судис («воды», «водички» — по-турецки), кафэ-э-ээ кафэдис, лимонадо — газ-з-з-зо», — раздаются трели. В прежние поездки я как-то мало обращал внимания на этих ухарских крикунов, но теперь эти кафеджии мне надоели до тошноты. Мне хотелось выкупать их в водах пролива. Они напомнили мне тех невероятно дерзких и нахальных парней Никольской улицы в Москве, которые назойливо лезут к пешеходам, навязывая им всякую дрянь. Но там хоть есть полицейские, охраняющие от дерзких нахалов, — здесь же я был на законнейшем основании беззащитен… Но вот мы — слава Богу — в Константинополе — на Пантелеимоновском подворье.
Глава IV
Жизнь под мирным кровом Пантелеимоновского подворья: что представляет собой это подворье? — Радушие пантелеимоновцев, — их хлеб-соль, — о. Севаст, — парадный праздничный обед в поднебесье, — гости и гостьи, — чему досталась главная роль за трапезой, — темы разговоров, — благой пример, достойный подражания. — Возвращение восвояси: причины, побудившие ускорить мой отъезд из Константинополя, — прощание с пантелеимоновцами, — я на пароходе «Аргонавт», отплывающем в Одессу, — мои сотоварищи по кают-компании, — недостаток общества, — знакомство с русским греком, внезапно прервавшееся, — остров Фидонис, — приезд в Одессу, — потребность перемены в настроении, — прогулки в город и поездки по окрестностям, — пора домой, — я дома.
Пантелеимоновское подворье! Но я еще ничего не сказал о нем, а между тем говорить о нем считаю непременным своим долгом, долгом совести. Это подворье (как и некоторые другие монастырские подворья в Константинополе: Андреевское, Ильинское) служит станцией или местом отдыха для русских богомольцев, отправляющихся в Иерусалим и на Афон. Оно представляет собой монашескую колонию, митрополией которой служит (как я упоминал выше) русский Пантелеймонов монастырь на Св. Горе. В Пантелеимоновском подворье останавливаются (не обязываясь платить ни за помещение, ни за чай, ни за стол) разные духовные и светские лица, проезжающие по своим личным или официальным надобностям на Восток или с Востока в Россию, или куда-нибудь еще. Здесь ищут себе приюта и некоторые профессора Академий и университетов, изучающие Восток.
Здание подворья выстроено сравнительно недавно, имеет четыре этажа и в высоту длиннее, а в основании у́же, как почти все дома в Константинополе. Оно задним фасом обращено к главной улице Галаты, а передним смотрит на Золотой Рог и отчасти на Босфор. Добавим: находится в каких-нибудь десяти шагах от главной артерии Галаты. Помещения по своим удобствам и обстановке, конечно, не могут равняться с лучшими московскими гостиницами. Подворье не может спорить ни с Лоскутной гостиницей в Москве, ни даже с «Метрополем» здесь же, а приближается по своим удобствам и обстановке к московским Мамонтовским номерам. Привыкнув жить во время моей поездки по Кавказу и Крыму в лучших гостиницах, дающих полный комфорт, я чувствовал себя несколько не по себе в Пантелеимоновском подворье. Комфорт лучших гостиниц, как известно, чувствуется во всем: в изысканной и педантичной чистоте, в расторопности прислуги, в мягкой и изящной мебели, даже расстановке вещей и пр. Всего этого нет на подворье в той степени, в какой желаешь. Помещения подворья проще, и их удобства разве немного заходят дальше удовлетворения необходимых потребностей[101]
.