Важнейшее же разногласие между профессором Дмитриевским и анонимом, как подробно указано выше, касается вопроса о монашестве греческих архиереев. Что сказать по поводу этого спора? Не принимая на себя обязанности присоединяться к какому-либо из двух вышеизложенных воззрений, мы, однако же, должны сказать, что мнение проф. Дмитриевского, как ни много спорит против него аноним, все же имеет за себя довольно ясные исторические примеры; один из таких примеров и приведем сейчас. Известный русский паломник Арсений Суханов, путешествовавший по Востоку в середине XVII в. и описавший результаты своих наблюдений в «Проскинитарии», рассказывает следующий случай, свидетелем которого он был в Св. Земле. «На Феодоровской неделе, — пишет он, — в четверг, избрание было в церкви царя Константина, митрополита Неофита в Вифлеем. А в пяток диакон Исаиа русин (заметим, что речь идет о русине, а не греке, следовательно, постороннее лицо поднимает дело, с которым мы сейчас познакомимся) ему, нареченному митрополиту, говорил у патриарха (Иерусалимского) в келье: хотят тебя поставить в митрополиты, а ты еще не пострижен в чернцы; как тебе будет иных постригать, а ты и сам не сподоблен того дара. Патриарх то услыхал и спросил у них: что вы говорите? И они то сказали; и патриарх молвил: перестригу я и всех их, дай мне мало сроку. И в субботу поутру патриарх нареченного митрополита у царя Константина сам постриг в чернцы; а манатью имали у Исаии диакона. И постригшися, митрополит манатью ту, в коей постригся, сложил тотчас, и ходил без манатьи, только лишь положили на него в постригании, а никто его не видал в манатьи. А тот митрополит и в игуменах был в Яссах не пострижен (интересное замечание: игумен, не постриженный в монахи!). В неделю православную поставил его в митрополиты, а манатьи святительской не дал же ему»[12]
. Весь этот рассказ дает понимать, что патриарх Иерусалимский поставлял в архиереи лиц, не имевших монашеского чина; если же при посвящении Неофита в митрополита, наперед постриг его в монахи, то ясно, что это сделано в угоду русину Исаии и, вероятно, самому Арсению Суханову. Значит, не только теперь, как узнаем из сообщений г-на Дмитриевского, но и намного раньше монашество в Греции не было необходимым условием возведения известного лица в архиереи. По-видимому, Греческая церковь, теперь, как и давно уже, не стесняет себя выбором архиереев непременно из среды монахов: достойный человек, хоть и не монах, но равный по жизни с монахом, т. е., безусловно, целомудренный, возводился и возводится у греков в архиерея. Аноним, оппонент г-на Дмитриевского, сам того не замечая, впадает в две очень существенные ошибки: во-первых, защищая мысль, что греческие архиереи суть монахи и должны быть монахами, однако же решительно ничем не доказывает мысли, что каноническое право непременно требует, чтобы посвящаемый в архиереи был наперед сделан монахом: автор, кажется, обычай нашей Церкви возводит в каноническую общецерковную догму; во-вторых, аноним не обращает внимания на то, что если Греческая церковь и не требует монашеского пострига от кандидата на архиерейство (как утверждает г-н Дмитриевский), то, однако, она, пожалуй, более требовательна к кандидатам на архиереи, чем наша Церковь, потому что она требует от них «совершенного девства и безбрачия от юности», следовательно, она отстраняет от архиерейства всех вдовых священников, хотя бы они и сделались потом монахами. Если аноним находит, что Греческая церковь, буде она допускает лиц не монашествующих до архиерейства, отступает от нормы, считая при этом нормой наши порядки, то, в свою очередь, какой-нибудь греческий наблюдатель мог бы со своей точки зрения ставить в упрек нашей Церкви то, что она допускает до архиерейства вдовых священников, принявших монашество. Вообще, анониму следовало бы быть помягче в своих суждениях и признать, что задача представителей отдельных Церквей одного и того же православного исповедания состоит не в том, чтобы отыскивать и объявлять о слабостях, допускаемых той или другой поместной Церковью чужой национальности, а в том, чтобы находить в этих Церквах достойное подражания и прививать к своей родной Церкви. Если бы, например, и наша Русская церковь, подобно Греческой, как скоро будет определенно доказано, что она не одних монашествующих делает архиереями, — стала бы поступать таким же образом; то разве это послужило бы ей во вред? Разве в таком случае не увеличился бы контингент лиц, из которых стали бы избирать достойнейших иерархов? Конечно, в этом случае пришлось бы по подобию Греческой церкви развить институт неженатых священников; но ведь и это не было бы нарушением какого-либо закона, а лишь отступлением от обычая, проникшего в нашу Церковь. — Вообще можно утверждать, что если отдельные поместные Православные Церкви должны поучаться одни у других, то едва ли когда Греческие патриаршие церкви станут чему-либо учиться у нас, русских. Естественнее предполагать обратный случай. В пользу такого явления можно сказать многое: Греческие церкви древнее нашей, отличаются бо́льшей религиозной опытностью, и — что бы там ни говорили против греков — остается несомненным, что они всегда пребыли верными основным нормам Православия и тщательно хранят их. Между греческими архипастырями, правда, встречается много лиц слабо образованных, даже невысоких нравственных качеств; но основывать на этом какие-либо выводы, неблагоприятные для устройства и учреждения всей Греческой церкви, не следует. Улучшить нравственность известного класса лиц, поднять их умственное состояние не в пример легче и проще, чем возвратить какой-либо христианский народ к религиозным нормам канонического характера, как скоро эти нормы здесь потеряли силу. За примерами ходить недалеко. Ни католиков, ни протестантов, ни англикан невозможно возвратить на путь истины, а все потому, что у них забыты основные нормы древней церковности. Или разве одни слепые не задают себе в настоящее время вопроса: какими неисчислимыми бедами отразится на Болгарской церкви то обстоятельство, что она оторвалась от тесной связи с патриархом Константинопольским?