История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9

Ганноверская дама, вдова и мать пяти девочек, приехала сюда два месяца назад, взяв их всех с собой. Она живет в доме на площади Эстерфил. Она ходатайствует при дворе о возмещении ущерба, что причинило ей пребывание полка армии, которой командует герцог Кэмберленд. Эта мать, будучи, как говорят, больной, лежит все время в постели и никого не хочет видеть. Она отправляет своих двух старших дочерей ходатайствовать о возмещении, на которое она претендует. Это те самые девушки, что вы видели. Но они не могут ничего добиться. Мне даже говорили, что министры больше их не слушают. Они все красивы. Младшей четырнадцать лет, старшей — двадцать два. Они говорят по-немецки, французски и английски; они вежливо принимают всех тех, кто приходит к ним с визитом, помещаясь при этом все в одной комнате. Они принимают деньги, если им дают, но сами никогда не просят. Я был у них три или четыре дня назад, из любопытства, и они меня достаточно хорошо приняли; но поскольку я им ничего не дал, я не смею вернуться снова туда в одиночку. Если вам интересно, пойдемте туда.

— Как же вы хотите, чтобы мне не было интересно после этой маленькой истории? Пойдем туда; но если та, что мне понравится, не проявит некоторой снисходительности, я не дам им ни гинеи.

— Вы и не дадите, потому что они позволяют только взять себя за руку.

— Они такие же, как Шарпийон?

— Есть сходство. Но вы не увидите там мужчин.

Мы поднялись на второй этаж, и я вижу в большой зале трех красивых девушек и человека неприятной внешности. Я с ними раскланиваюсь, и они весьма грустно отвечают мне только реверансом. Гудар подходит к мужчине, говорит с ним, и тот ему отвечает. Гудар пожимает плечами и говорит мне, что мы пришли в неудачное время.

— Этот человек, — говорит мне он, — «били

», который хочет вести в тюрьму по крайней мере мать, если она не заплатит хозяину двадцать монет, что она ему должна, а у них нет ни су. Когда он отведет ее в тюрьму, хозяин выставит за дверь всех девушек. Они пойдут, стало быть, жить в тюрьме вместе со своей матерью, и жилище им не будет ничего стоить.

— Отнюдь нет. Они смогут там есть за свои деньги, но они там не поселятся, потому что в тюрьме селят лишь заключенных.

Я спрашиваю у одной из этих девиц, где их сестры.

— Они пошли, — отвечает она, — искать денег, так как речь не идет о залоге; хозяин хочет сразу наличных.

— Как вы задолжали двадцать монет?

— Плата за квартиру и какая-то еда; и у нас нечего продать.

— Это очень печально. Что говорит мадам ваша мать?

— Она в постели, больна, и сейчас она плачет. Она не может совершенно сойти с кровати, а они хотят, чтобы она шла в тюрьму. Хозяин дома сказал ей из сочувствия, что велит ее отнести.

— Это варварство. Но я нахожу вас красивой, и я богат. Я смог бы сделать вам доброе дело, если бы вы были добры.

— Я не знаю, о какой доброте вы говорите.

— Ваша мать сможет вам сказать, о чем речь. Идите посоветуйтесь с ней.

— Месье, вы нас не знаете. Мы порядочные девушки и, кроме того, мы знатного происхождения.

После этих слов красивая малышка отвернулась в слезах. Две другие, такие же красивые, как она, остались на месте, не говоря ни слова. Гудар сказал мне по-итальянски, что, поскольку мы не сочувствуем несчастным, мы являем собой очень глупое зрелище, и мы направились к лестнице.